рослых парней сидит рядом со мной и так осматривает меня, что я готов упасть замертво на месте, если взгляды будут продолжаться…
Теперь перед каждым из нас тарелка, на которой лежат три редиски и четыре сорта сыра. За столом начинается обмен:
— Дай мне твой эмментальский, а ты получишь мой жерве.
— Мне хотелось бы горгонзолы. Ты можешь взять мой эмментальский.
И так далее. Такие здесь обычаи.
— Ты ведь любишь больше камамбер, — говорит Ноа Вольфгангу, пододвигает ему свой кусок и получает от кивающего Вольфганга кружок гарцского сыра.
— Гарцский нравится мне больше всего, — поясняет Ноа.
И снова Геральдина смотрит на меня. Она сияет. Я вижу, как Вальтер отбрасывает свою салфетку и выходит из зала. Я вижу, как маленький горбатый Ганси смотрит на меня. Я вижу, как Геральдина рассматривает меня. Я почти давлюсь своим куском сыра.
Глава 14
— Черт возьми, ведь это сказал шеф: тебе не разрешается сидеть рядом со мной, не я это сказал, Ганси, — говорю я.
Я повторяю это третий раз. Мы стоим перед главным зданием под старыми каштанами, и луна ехидно светит зеленым светом сквозь ветви. Другие ученики уже ушли, ужин закончился. Я еще раз прочитал книгу, которая имела великолепное название: «Бедность, уродливость, зло». Мне надо подумать над этим названием, так как Ганси с искаженным от ненависти лицом смотрит на меня. Бедность и уродливость, очевидно, действительно делают человека злым.
— Мне наплевать, посадил меня шеф где-либо в другом месте или нет! Ты мой брат! Ты должен был меня защитить!
— Я тебя? Как?
— Ты должен был сказать: «Я настаиваю на том, чтобы Ганси сидел рядом со мной». Но нет, ты заткнулся! Конечно, принц — это совсем другое дело! И поэтому ты вчера вечером защищал его от меня!
— Я защищал его не потому, что принц — это что-то отличное от тебя, а потому, что ты ополчился против него.
— Но ты мой брат!
— Это не имеет значения.
— Нет, имеет! Брату или сестре ты должен всегда помогать и защищать их — иначе какой смысл в этой игре?
Кричат совы.
Верена Лорд…
Сказала ли она уже своему мужу, что ждет ребенка?
— А теперь я хочу тебе еще кое-что шепнуть, Оливер: красную розу рядом с твоей тарелкой положил я.
— Ты?
— Ты думаешь, Геральдина такая глупая? Ты считаешь, она хочет вылететь? Ты не заметил, как она покраснела, когда другие увидели цветок?
Это, по словам моего «брата», было только маленькое предостережение, я должен знать, что меня ждет, если я не буду всегда его поддерживать.
Я уставился на него.
— Я маленький. Я слабый. Я горбатый. Мне только одиннадцать лет. Но у меня есть мозги. Я могу стать очень противным, Оливер. Очень!
Нельзя, конечно, терпеть что-либо подобное.
— Теперь я тебе должен сказать, Ганси, еще раз: мне начихать на тебя! Ищи себе другого брата. Я не нуждаюсь больше в таком, как ты, который постоянно шпионит за мной.
После этого он вполголоса напевает марш «Ривер-Квей» и отбрасывает камень ногой.
— Ты меня понял?
— Точно, Оливер. И потому ты должен быть на моей стороне, хочешь ты этого или нет. Я не позволю себе просто так отказываться от брата из-за каких-то дерьмовых принцев, если я однажды нашел его.
— Что это значит?
— Я знаю все, — говорит он и пинает ногой камень.
— Что?
— Я все видел.
— Нечего было видеть.
— Ну, ты… Я видел все с Геральдиной и все у башни.
Все, что с Геральдиной, мне безразлично. Но то, что связано с башней, я должен знать точно.
— Что было у башни?
— Ты дал маленькой девочке марципан, она поцеловала тебя, ты пошел наверх, затем спустилась дама, а потом ты.
— Но ты не знаешь, кто была эта дама.
— Знаю.
— Вздор.
— Вовсе не вздор.
— Итак, выкладывай, кто была дама?
— Мать малышки.
— Но ты не знаешь ее имени.
— Нет. Я знаю и ее имя.
— Нет! — Мне становится холодно.
— Да.
— Откуда?
— Летом эта девочка часто приходила во Фрайбад, внизу, рядом с «А». Она еще не умела плавать. Я играл с ней, а она держала резиновый круг. Ее зовут Эвелин Лорд. Значит, фамилия матери тоже Лорд. Только имени я не знаю. Но ведь здесь, наверху, не так много Лордов — как ты думаешь?
Глава 15
Вам знаком этот сон (если вы довольно плотно поужинали): вы находитесь в комнате, стены которой со всех сторон медленно приближаются к вам, пол поднимается, потолок опускается, а воздуха остается все меньше, все тоньше его слой — и вы ничего не можете с этим поделать?
Я прислоняюсь к каштану, зажигаю сигарету и говорю маленькому калеке:
— Ты сумасшедший. Этой маленькой девочки с курорта Фрайбад никогда не было в твоей жизни — впрочем, говоря твоими словами, как это называется?
— Ты точно знаешь, как это называется, и она была.
— Нет.
— Ну, хорошо, — говорит Ганси.
— Что это все же значит?
— Разреши мне только разок затянуться.
Я даю ему сигареты. Как низко может пасть человек. Он отдает их мне обратно, мундштук влажный, он пропускает дым через нос и произносит:
