Дождь шелестит в осенней листве. Дождь идет, идет тихо, возвращайся домой, пастушка…
— У тебя есть мужество?
— Для чего?
— Я спрашиваю, есть ли у тебя мужество?
— У меня? — отвечаю я. — Ты же знаешь, я прирожденный трус.
— Хватит молоть чушь, — говорит она, и ее глаза начинают светиться, а узкое лицо становится еще уже. — Я сказала ему.
— Кому?
— Мужу.
— Что?
— Что встретила тебя. С другими ребятами. Совершенно случайно. Прозвучало твое имя. И я задумалась: «Мансфельд? Мансфельд?» И заговорила с тобой. И это оказался ты! Сын его старинного делового партнера!
— Верена!
— Да?
— Ты сошла с ума!
— Конечно! Об этом мы постоянно и говорим! Я хочу тебя чаще видеть! Дольше! Не только тайком! Не только в этой башне! Ты уже задумывался о том, что будет, когда скоро наступит зима?
— Продолжай.
— Что мне тебе сказать? В этой жизни вечно случается неожиданное! Мой муж был поражен! Он сказал, мне следует позвонить тебе в интернат и спросить, не хочешь ли ты прийти к нам в гости, завтра, на ужин.
— Уже завтра?
— Да, поэтому я и спрашиваю, есть ли у тебя мужество.
— Думаю, есть.
— Я рассудила, если ты разок придешь к нам, то сможешь приходить всегда. И во Франкфурте. Мы скоро уезжаем отсюда.
— Всю прошлую ночь я боялся этого.
— Кем ты хочешь стать, Оливер?
Я не отвечаю, потому что стыжусь.
— Ты еще не знаешь?
— Знаю.
— Тогда скажи мне.
— Звучит глупо.
— Скажи!
— Писателем.
— И потому ты стыдишься?
— Это трудно. Может быть, я никогда им не стану. И вообще…
— Ты уже что-нибудь написал?
— Смехотворные любовные истории, для девочек. А больше ничего.
— Так напиши нашу историю!
—
— Историю о нас двоих! Как мы познакомились. Что уже произошло. И что…
Она запнулась. И я спросил:
— Ты хотела сказать: «И что еще произойдет»?
Она кивает и смотрит на дождь.
— Хорошо, — отвечаю я. — Я попробую. Я дам тебе все прочесть. И если будет плохо, ты мне скажешь, да?
— Да. И если мне что-то особенно понравится, я тебе тоже скажу.
— Пожалуйста.
— Оливер…
— Да?
— Энрико тоже придет завтра вечером. Он вернулся из Рима. Мой муж его пригласил. У тебя хватит мужества?
— Что значит «мужества»? Возможно, Энрико будет еще менее приятно снова увидеться со мной, чем мне опять его встретить! Но что будет дальше?
— Ты доверяешь мне?
— Конечно, нет, — говорю я. — Чепуха. Конечно, я доверяю тебе, Верена.
— Тогда дай мне еще немного времени. И когда сегодня в одиннадцать ты выйдешь на балкон, то кое-что увидишь.
— Ты упражнялась?
— Да, — ответила она. — Теперь я почти достигла совершенства. У тебя есть смокинг?
— И очень элегантный!
— Тогда надень его завтра вечером. А тебе вообще можно уйти?
— Надо спросить шефа. Но наверняка можно. Вы ведь такие знатные люди. Несомненно, это возымело бы действие, позвони твой муж в интернат и скажи, что он меня приглашает. Иначе шеф будет до конца считать, что я иду не к вам, а во Фридхайм в «Какаду».
— Что это?
— Такой бордель, там можно снять проститутку.
— Откуда ты знаешь?
— Один из старших ребят рассказал мне.
— Ты хочешь проститутку, Оливер?
— Знаешь, прежде я хотел спать со всем, что между… что женского рода.
— А теперь?
— А теперь лишь с одной.
— Это правда?
— Клянусь моей жизнью. Нет, твоей жизнью. Нет, жизнью Эвелин!
— Истинно и непреложно?
— Истинно и непреложно.
Верена подходит ко мне, а у меня словно судорога проходит по всему телу, по всем членам, сердце сжимается, я не могу пошевелить ни пальцем. Она говорит, прямо перед моим ртом:
— Знаешь, это должно быть в самом деле правдой…
— Я знаю. Это в самом деле правда.
— Я, наверное, чокнутая, если иду на такое.
— Я тоже чокнутый.
— …но ты мне так нравишься.
— Ты мне тоже.
— Это плохо кончится. Я намного старше тебя.
Опять!
— Не повторяй прежней чепухи!
— Я говорю об этом снова и снова?
— Постоянно. Это ранит меня.
— Но я ведь правда на двенадцать…
— Замолчи!
— Я уже молчу. Уже молчу.
И теперь, как раз когда я хочу ее поцеловать, в чаще залаяла собака и Эвелин начала петь:
