Мы оба шепчем.
— Этот Филдинг поехал следом за мной. Но я обхитрил его.
— Раздевайся. Ванная комната там. — Она показывает на вторую дверь, стоящую открытой.
В ванной, облицованной голубым кафелем, тоже горит свет.
Я начинаю раздеваться.
— А если проснется кто-нибудь из служащих?
— Никто не проснется.
— И Эвелин…
— Если уж она спит, ее ничем не разбудишь.
— А если…
— Мы запрем дверь. Поторапливайся.
Неожиданно дыхание становится учащенным. Она смотрит на то, как я раздеваюсь и вешаю свой смокинг на кресло. Когда я остаюсь без рубашки, она обнимает меня и быстро целует много, много раз мою грудь. Потом сбрасывает через голову свою рубашку, и я вижу прекрасные большие груди. Она прижимается ко мне. Я нюхаю ее волосы, ее духи, мыло, которым она только что мылась. Я чувствую ее грудь.
— Скорее…
— Да.
— Как можно скорее. Я жду тебя.
Она идет к кровати и падает на нее. Когда я возвращаюсь из ванной комнаты, она лежит совершенно голая с раскинутыми руками. Она улыбается. Однажды я уже писал, что никогда еще не видел более красивой женщины. Но тогда я видел лишь ее лицо. Сейчас пишу снова: никогда еще я не видел более красивой женщины. Кожа ее сохранила коричневый загар прошедшего лета, ноги — длинные и совершенной формы, бедра — полные.
Живот у нее совсем плоский. Я не Казанова и не спал с тысячью женщинами. Но у красивых, с которыми я спал, — всегда был плоский живот.
Читаю то, что только что написал, и нахожу это смешным. Вычеркну.
Нет, оставлю.
Может быть, это и вызовет смех. Но это правда.
У всех по-настоящему красивых женщин на лице есть родинка. Многие, кто таковой не имеют, рисуют эту родинку. Верена больше не пользуется косметикой. Черная родинка на ее левой скуле — настоящая…
— Иди, — шепчет она.
Сейчас я обнажен так же, как и она.
Я сажусь на край постели и ласкаю ее бедра, грудь, руки.
— Ты должен быть со мной очень нежным, любимый, — шепчет она. — Ты можешь быть нежным с женщиной?
— Да.
— Действительно нежным?
— Действительно нежным.
— Иди, любимый, будь со мной нежным. Я так жаждала этого… Мы оба так долго ждали этого…
Я прижимаюсь лицом к ее бедру. Думаю, что никогда в жизни я не был столь осторожным, столь нежным. Так влюблен я тоже никогда не был. Так сильно. Никогда в жизни.
В доме тихо, полная тишина. Где-то лает собака. И в тот момент, когда раскрылись ее бедра и руки опустились на мои волосы, ко мне вновь пришло чувство, которое уже посещало меня однажды: это предчувствие предстоящей смерти.
Оно стремительно исчезло.
Теперь лишь Верена, Верена, только Верена.
Глава 20
Я забуду своих родителей. Забуду Геральдину. Забуду все. Но одно не забуду никогда: эту ночь. Я рассказывал, что испытал с Геральдиной. С Вереной в эту ночь я впервые узнал нечто другое, нечто совсем иное. Когда мужчина и женщина могут составить единое целое, как будто являют собой одного человека, с одной душой и мыслями.
С Вереной в эту ночь я пережил все, что делает счастливыми влюбленных, когда руки, ноги и губы двигаются сами по себе, будто бы они сами с собой договорились, а не мы.
То, что я почувствовал с Геральдиной, было как спутанный кошмарный сон. То, что я познал в эту ночь с Вереной, — это огромное парящее чувство, возвышающее и возвышающееся, которое не идет на убыль, не прекращается, становясь с каждым разом все сильнее и сильнее. На вечеринке мы были под хмельком. Сейчас мы абсолютно трезвы. И трезво, с нежностью, доставляем друг другу удовольствие, она — мне, я — ей.
Проходят часы. Два часа. Три часа. Иногда я встаю на колени и целую ее тело, или мы смотрим друг на друга, и я вижу, как из ее черных глаз сегодня ночью исчезли печаль, разочарованность и отвращение: я вижу в них только надежду, веру и убежденность. Да, иногда я сижу на ковре и только разглядываю ее. Или мы держим друг друга за руки. Или она гладит мои волосы.
Вдруг, после того как она долго смотрела на меня, она отворачивает голову.
— Что с тобой?
— Почему я такая старая?
— Ты не старая… Ты молодая… Ты великолепная.
— Я на двенадцать лет старше тебя.
— Ты не старше меня ни на один день!
Она поворачивает ко мне голову и устало улыбается.
— Иди, — тихо говорит она, — иди ко мне снова, Оливер. Это так прекрасно. Я люблю твое тело: волосы, твой рот и твои руки. Я люблю в тебе все.
— Я люблю тебя.
Мы погружаемся друг в друга. Иногда она стонет, но совсем тихо, чтобы никого не разбудить. Я думаю, что это самая чудная ночь в моей жизни.
В этот момент она говорит:
— Это самая чудная ночь в моей жизни!
— Правда?
— Я клянусь Эвелин.
— Для меня тоже, Верена, для меня тоже.
— Если бы можно было начать жизнь сначала… с самого начала… Вторая жизнь. Я бы еще раз охотно стала молодой… Мне бы так хотелось… Такой молодой, как ты…
— Ты такая и есть, и навсегда останешься такой. Ты никогда не станешь старой…
— Ах, любимый! Давай будем счастливыми ровно столько, сколько нам отпущено. Кто знает, сколько еще будет у нас таких ночей…
Огромная, мощная волна чувств охватывает нас, подобно тому как волна накатывает на берег, медленно и мощно, в последний раз вздымается высоко, высоко и мягко уходит в песок. Так нежно… так нежно.
Верена открыла рот, и я очень испугался, что она может закричать.
Но она молчит.
В момент наивысшего наслаждения она кусает меня в плечо.
Выступает немного крови, и можно увидеть отпечатки ее зубов.
— Извини… Я сошла с ума… Я же сказала… Очень больно?
— Совсем нет.
— Я схожу за пластырем.
