другому.
Абсолютно по-другому.
Теперь я больше не могу без нее.
А может ли она без меня?
Думаю, что нет.
Все иначе. После одной-единственной ночи.
Оберрозбах/Пфаффенвисбах/Фридхайм
Я съезжаю с шоссе и еду через маленький городок Виденмайер, мимо бело-коричневых караульных домов, церкви с приземистой башней и причудливой крышей. Ученики пекаря выносят булки. Мастеровые идут на работу. Опять магазин дорожных принадлежностей. Седло и снаряжение верховой лошади все еще лежат на витрине. На этот раз я вижу все очень четко в чистом холодном воздухе октябрьского утра.
Рыночная площадь.
И окольный путь.
Большая торговля парикмахерскими принадлежностями
Кондитерская А. Вейерсхофенс и наследников
Это вновь все то, что я видел тогда, с ней, в тот воскресный вечер. И действительно, снова через улицу проходит благообразная монахиня с высоким головным убором — молитвенник в белых руках, на которых видны коричневые пигментные пятна, такие, какие можно часто увидеть на руках старых людей.
У меня все еще остается время.
Итак, я еду, смущенный и сентиментальный, по плохому пути к летней вилле Верены.
Здесь все спит, или дома и маленькие замки уже покинуты своими обитателями. Вижу опущенные жалюзи, закрытые ставни окон.
Вилла Манфреда Лорда тоже выглядит безжизненной. Или господин Лео хорошо спит?
Я нахожу место, где могу развернуться, и еду обратно. Камни, выбоины, 20 км/час. На краю улицы опять эта доска, которую я уже видел.
Общество гуманности
«Ангел Господень»
Дом отдыха
Это путь, который ведет к окрашенному в белый цвет старому имению. Вот и зеленый насос. Кудахчет пара кур. Но даже здесь я не вижу ни одного человека, и здесь день еще не начался.
Общество гуманности. «Ангел Господень», дом отдыха. Слова.
Слова как Эльба, как Портоферрайо.
Я не знаю Эльбы. Я не знаю общества гуманности.
Я познакомлюсь с ними.
Верена будет здесь.
Многое еще произойдет.
Здесь, на Эльбе, или где-нибудь еще.
Мы все переживем вместе. Всегда вместе.
Доброе.
Злое.
Все.
Глава 22
Когда я приезжаю во Фридхайм, часы уже показывают семь утра. Молодой механик как раз открывает гараж, так что я могу туда въехать. Я зеваю, потягиваюсь, развожу руки в стороны. Моя рубашка помята, бабочка сбилась. Снимаю ее и расстегиваю ворот. Даю механику чаевые. Как только вступаю на тротуар, чтобы пойти в «Квелленгоф» и переодеться, то сразу же сталкиваюсь с шефом.
Он долго смотрит на меня, пока не вспоминает, кто я такой.
— Оливер, — бормочет он потом, абсолютно беззвучно, без волнения и упреков, как всегда, ровным печальным голосом, глаза устремлены далеко-далеко вперед. — Ты не ночевал в интернате.
— Нет, господин доктор.
— Где ты был?
— Во Франкфурте. Господин Гертерих ничего об этом не знает. Я спустился с балкона. Теперь я говорю быстро, идя по своей стороне вверх по дороге к лесу. — Он действительно не в курсе, господин доктор.
— Умерла фрейлейн Гильденбранд.
— Что?
— Два часа тому назад. Я как раз иду от нее. — Он все еще смотрит вдаль. — Сегодня ночью у нее был приступ. Хозяин вызвал врача, тот констатировал инфаркт и сделал ей укол. Потом позвонил снизу из ресторана и вызвал машину для перевозки больных.
— Машину для перевозки больных… — бессмысленно повторяю я.
Мы идем по листве. Как много листвы.
— Врач разговаривал по телефону и со мной. Когда я пришел, она была уже мертва. Машина была уже не нужна. В свои последние минуты жизни, лежа совсем одна, она что-то нацарапала на стене комнаты, большими и кривыми буквами.
— Что?
Он говорит мне это.
Он погружен в свои мысли и вообще не хочет больше говорить, так как ночью меня не было.
Впервые этим утром шеф выглядит старым человеком…
— Она была сиротой. Поэтому любила всех вас. Как много листвы. Мертвой листвы. Я просил тебя прийти к ней.
Молчу.
— Ты ведь не сделал этого, не правда ли!
— Нет, господин доктор. Было так много… У меня всегда было…
— Да, — потерянно говорит он. — Да, конечно. Слишком много дел. Я понимаю. Похороны послезавтра в три. Найдешь совсем немного времени прийти?
— Конечно, господин доктор. Я уверен, что придут и все остальные дети.
Но я заблуждаюсь. Кроме меня, придут, может быть, человек двадцать. Двадцать из трехсот. Так много лет провела здесь фрейлейн Гильденбранд. И скольким детям она помогла или пыталась помочь. Учителя и воспитатели пришли в полном составе. И это, оказывается, станет причиной для большинства детей не приходить на похороны. Ведь во время погребения они останутся на виллах совсем одни. У фрейлейн Гильденбранд не было родственников. Мы стоим возле могилы и слушаем речь, которую произносит пастор, потом каждый бросает горсть земли в яму. Пришли Ноа и Вольфганг. И Рашид, маленький персидский принц. Ганси не пришел.
Глава 23
