Нет, грузовик не возвращался.
Но он должен, обязан вернуться! Ведь хозяин сказал, когда уезжал: «Сидеть! Жди!»
И она ждала.
Нос её все эти первые, вторые, третьи и четвертые сутки был обращён к воротам.
Что-то случилось с хозяином. Он где-то задержался.
Надо ждать, так он велел.
… Всё тот же майор Бояров послал одного из своих омоновцев в Гудермес и наказал привезти Линду в Грозный. Как-никак это была служебная, обученная собака, оставлять её на произвол судьбы было нельзя. Она — член опергруппы, на её счету — немало стволов, взрывчатки. Линда ещё принесёт пользу. Только работать теперь, по всей видимости, будет уже с другим кинологом. Даже если Олег Александров и выживет, — какой из него теперь кинолог? Перебита правая рука, изуродована нога. Жаль, не повезло парню. Хотя бы жить остался!
Придонскому ОМОНу пора было уезжать, каких-то три дня оставалось. Если бы не это «чэпэ» на дороге, Александров вернулся бы домой живой и здоровый. Но!…
Судьба, одним словом.
Омоновец, которого послали за Линдой и личными вещами Александрова, долго не мог найти общего языка с собакой. Линда не давалась в руки, скалила зубы, рычала и из будки не вылезала.
— Ну чего ты, глупая, — говорил этот медлительный парень с сержантскими погонами, который, честно говоря, боялся собак, а те, как известно, это хорошо чувствуют. — Я тебе и поесть принёс — глянь, какая колбаска, тебе такую вряд ли тут давали. И домой тебя хочу отвезти, в Придонск. Ты же хочешь домой?
— Р-р-р-р-р-р… ворчала Линда, и было не понять как она относится к словам сержанта.
— Хозяина твоего убили, — продолжал он, сидя у будки на корточках. — Ты должна это понять. И для тебя война кончилась. Вставай давай, и пошли, а то машина уйдёт. Что мне потом с тобой делать?
Линда не понимала слов парня, смотрела на него печальными глазами, в которых он прочитал невысказанную боль и тоску.
Наконец, вздохнув, Линда покорилась сержанту и пошла за ним — в новую жизнь, в неизвестность.
Глава девятая
Смена отрядов Придонского ОМОНа в Грозном должны была состояться на днях, в УВД Михаилу Яковлевичу посоветовали ехать вместе с новым отрядом, но разве можно удержать мать, искалеченного, умирающего милиционера?!
Уже этим вечером Александровы улетели в Москву, а оттуда — во Владикавказ, где находился Олег.
Военные госпитали мало чем отличаются друг от друга: два-три этажа главного лечебного корпуса, ещё несколько зданий поменьше, подсобные помещения, белые халаты в широких коридорах, скучные лица больных и раненых, специфический, тяжелый запах лекарств, несвежего воздуха в палатах.
Олега они нашли в одной из таких палат, где лежали трое «тяжёлых» — забинтованных, мрачных молодых мужчин, которым судьба уготовила это серьёзное испытание: госпиталь, операции, физические и душевные муки.
Нина Алексеевна со страхом смотрела по сторонам, на калек-собратьев по несчастью её сына. У одного парня поверх одеяла лежала забинтованная, с кровавыми ещё пятнами культя руки; другой сидел на койке, поджав под себя здоровую ногу, другая была без ступни; третий, укутанный бинтами по самую шею, видимо, отходил сейчас от операции — лежал с отрешённым лицом и закрытыми глазами, тихо стонал.
Олег лежал в дальнем углу палаты. Он был в сознании.
Он узнал родителей, слабо, незнакомо улыбнулся. А они его не сразу и признали — так он сильно изменился, исхудал, осунулся, выглядел ужасно бледным, беспомощным. И тоже был весь в бинтах, в больничных запахах и был сейчас под капельницей.
Нина Алексеевна торопливо подошла к койке, села на белый госпитальный табурет, прижала к лицу его здоровую тёплую руку.
— Сынуля! — только и могла она сказать. Удержала себя от слёз, Михаил Яковлевич категорически запретил ей плакать при сыне, это ему только вредит, такой серьезный «ранбольной» должен получать от окружающих, в первую очередь от врачей, тем более от родителей, силу и надежду на выздоровление. Сам Михаил Яковлевич стоял у койки сына, стараясь улыбаться ему ободряюще, чтобы сын прочитал в его глазах: всё не так плохо, парень. Держись и не вешай носа.
— Яковлевич! — Олег улыбнулся ему в ответ. — И ты приехал.
— Как же я мог не приехать, сынок?! Мы с мамой, как только узнали…
— Вы уже говорили с врачами? Какие у меня перспективы? Они же мне мало что говорят.
— Раз мы тут, сынок, то перспективы у тебя хорошие. — Михаил Яковлевич по-прежнему старался говорить бодро и убедительно. — Сейчас пойдём к начальнику госпиталя, всё точно узнаем о ранах, о назначенном тебе лечении. И всё, что нужно, сделаем. Ты, главное, не волнуйся, соберись с духом.
— Хорошо, я буду стараться. — Олег устало прикрыл глаза. Даже этот короткий разговор забрал у него много сил.
Они решили больше не утомлять его.
Александровы отправились к начальнику госпиталя.
Моложавый, по-военному коротко стриженый подполковник медицинской службы, прошедший в свое время Афганистан, видевший смерть российских солдат, хорошо понимающий горе их родителей, не стал лукавить, говорил прямо:
— Положение вашего сына тяжелое. Такие раны действительно несовместимы с жизнью, тут мои коллеги не преувеличили. Спасти его может только чудо. Даже не знаю, какое именно. Может быть, ваши, родительские молитвы, может быть, его собственный организм, желание побороться за жизнь. Это много значит. Олег ваш — крепкий парень, волевой. Но всё равно, выдержать такое испытание может далеко не каждый.
— Борис Васильевич, вы, врачи… — стал было говорить Михаил Яковлевич, но подполковник мягко перебил его:
— Мы всё делаем, всё, что в наших силах. Но вашему сыну сейчас срочно требуется аппарат «искусственная почка». У нас его нет. А гемодиализ ему крайне необходим. В связи с интенсивным переливанием крови его почки просто не справляются со своими функциями. Есть такое понятие в медицине: шоковая почка. Как раз такой случай.
— Мы хотим забрать его домой! За этим и прилетели! — вырвалось у Нины Алексеевны.
Начальник госпиталя покачал головой.
— Вы его не довезёте. Он в критическом состоянии. Сначала его нужно подлечить, почистить кровь. Хотя бы пару раз сделать гемодиализ.
— В городе, здесь, во Владикавказе, есть аппарат? — спросил Михаил Яковлевич.
— Да, в республиканской больнице. Но там надо договариваться. Они военных не лечат.
Что значит «договариваться» — объяснять и Александровым, и современному читателю не нужно. Это значит — платить. Российская медицина уже знает вкус рыночных отношений, он ей нравится.
Все сбережения, что были у Александровых на книжке, Нина Алексеевна привезла с собой. Более того — они заняли большие суммы у коллег по работе, влезли в долги. Но о чём тут может идти речь, если жизнь единственного сына висит на волоске!?
Это соответствовало действительности. Перегруженные новой, чужой кровью отказывались работать почки, Олег практически всё время пребывал в полузабытьи, жил в горячечном бреду, с высокой
