— Ну что — струхнул малость?
— Да было дело, было! — крикнул в ответ Борис. — А ты что же это хвосты свои наоставлял?
— Я у самого светофора стоял, можешь проверить. Чего-то тут диспетчер с дежурной но станции нахимичили.
Внизу, у автосцепки, возились помощники: Санька и второй, с грузового электровоза, — конопатый юркий парнишка с едва пробившимися на губе усиками.
— Страшно было? — спрашивал он Саньку.
— Да нет, не очень, — как можно равнодушней отвечал Санька.
Зашипел вскоре воздух: новый машинист проверял тормоза.
Через несколько минут поезд тронулся.
— Не видать вам сегодня цирка, Борис. Когда теперь притащимся! — Санька посмотрел на машиниста. — Жена твоя, наверно, планирует, как и что. А мы вот...
— Какой там цирк, Санек! — Борис поудобнее уселся в кресло, охнув, бережно расположил саднящую ногу. — Скажи спасибо, живы остались... — голос у машиниста уставший, с хрипотцой.
Санька кивнул, согласился. Расслабил тело, бездумно отдыхал. Перед глазами покачивалась задняя кабина тянущего их электровоза. До чего все-таки непривычно ехать на своем рабочем месте пассажиром!..
ГЛАВА ШЕСТАЯ
15.00—17.30
I.
Кабинет заведующего промышленно-транспортным отделом Красногорского обкома партии Сергея Федоровича Колобова похож на многие другие: панели отделаны светлым полированным деревом, три широких окна с приспущенными сейчас шторами (очень уж печет сегодня солнце) выходят на нешумную, в зелени, площадь перед зданием; массивный двухтумбовый стол стоит в глубине кабинета прямо против входной, с тамбуром, двери; между столом и дверью — чисто выметенная красная дорожка; на стене — большой портрет Ленина с мудрым, знакомым прищуром глаз; в углу, слева, — небольшой сейф с тикающими на нем круглыми часами; вдоль стены, на которой висит карта области, — еще один стол, для заседаний, узкий и длинный, с двумя примерно десятками стульев вокруг. На краю рабочего стола Колобова бесшумно вертит лопастями вентилятор, время от времени поворачиваясь в стороны, и тогда бумаги на столе начинают шевелиться, загибаться углами.
Сергей Федорович — спокойный, редко улыбающийся человек, с медлительными, полными достоинства движениями и жестами. И речь у него такая же — неторопливая, скупая.
А говорить сегодня Сергею Федоровичу предстояло много. Железнодорожники в который уже раз подводят промышленные предприятия, срывают планы реализации продукции. И об этом сегодня надо сказать без всяких скидок транспортникам. Хватит, пришла пора спросить с них полной мерой.
Цифры, справки — все под руками. Отдельно напечатанная на машинке справка о погрузке (квартал хоть и не кончился, но прогнозы яснее ясного) убедительно показывает, что сорвутся железнодорожники и в этот раз. Только по их Красногорской области задолженность по погрузке почти два миллиона тонн, а областей — три, где же дороге успеть?
Колобов снял с руки и положил на стол толстые часы с красной секундной стрелкой — он будет поглядывать на них во время работы. Оглядываться на те часы, что на сейфе, неудобно, да и директорам это бросится в глаза. На четвертушке бумаги — план выступления и мелкие карандашные цифры: 3, 5, 9... Это время, которое он отвел на каждый вопрос. Так легче ориентироваться, требовать регламент от себя и выступающих товарищей. Тогда вполне можно будет уложиться в отведенные на совет час и двадцать минут, в половине пятого Колобов должен быть уже у первого, доложить Виталию Николаевичу и об этом совете, и о чем-то еще, чего он пока не знает. Понял лишь: разговор будет о железной дороге. Ну что ж, к этому разговору Колобов всегда готов. Позиция его ясная, четкая... И все же невольно думается о том, что первый последнее время с особым вниманием следит за работой дороги. Видимо, зреют у него какие-то соображения...
До начала работы совета директоров шестнадцать минут. Времени вполне достаточно для того, чтобы еще раз пробежать глазами документы, при надобности что-то уточнить и сверить. Хотя вряд ли это потребуется — его инструкторы сделали все на совесть. А собраться с мыслями, подготовиться к разговору не помешает.
Идея провести заседание совета в обкоме — его, Колобова. Отчасти надоело выслушивать то одну, то другую сторону. Одни жалуются, другие защищаются, ссылаясь на объективные причины. Заседания совета всегда однобоки, если дело касается железной дороги: раздается критика в адрес железнодорожников, а те этой критики не слышат. Или делают вид, что не слышат. Пускай теперь здесь, на глазах, поспорят. Сразу и решение можно будет принять. Разумеется, наметки этого решения есть, вот они, под рукой, но выслушать железнодорожников все-таки надо: что скажет сегодня Уржумов? Впрочем, вряд ли услышишь от него что- то новое. Опять будет на министерство ссылаться, на их строгие регулировочные задания, на исчерпанные возможности сортировочных станций... словом, начни только слушать. Конечно, все это верно, трудно на железной дороге и с жильем, и с кадрами, но у кого этих трудностей нет? Да любой завод возьми... Нет, надо железнодорожникам находить какой-то выход, искать его. Работать так дальше нельзя: взяли заводы, что называется, за горло, хоть караул кричи!
Колобов поднялся, подошел к тумбочке в углу кабинета, налил себе стакан прохладного шипучего «Боржоми» (сколько он сегодня воды выпил — ужас!). Напившись, продолжал размышлять, расхаживая по красной дорожке, — подтянутый, в безукоризненно сидящем на нем импортном сером костюме, со строгим галстуком, тщательно подобранным к строгому его лицу.. Дойдя в очередной раз до двери, открыл дверцу встроенного шкафа, оглядел себя в небольшое, прикрепленное к ней зеркало, ненужно еще поправил узел галстука, сщелкнул с плеч пылинки... Нет, надо с железной дороги сегодня строго спросить. Пора, наверное, на бюро обкома вопрос вынести. Пусть транспортники берутся за дело по-настоящему.
За шесть-семь минут до назначенного часа в приемной Колобова собрались члены совета директоров. Всех их Уржумов знал. Знал и личные, человеческие качества, и деловые. Со многими почти ежедневно говорил по телефону, встречался на партийно-хозяйственных активах и здесь, в обкоме. Иные, как тот же Потапов, приезжали к нему в управление. Разговор в таких случаях был один — о вагонах, о трудностях с отправкой готовой продукции. Одни просили «войти в положение», другие требовали с выкладками- обвинениями в руках, третьи, не получив в кабинете начальника дороги твердого «да» или хотя бы дипломатического «постараемся помочь», прямо заявляли, что будут жаловаться — в обком, ЦК партии. Естественно, таких обиженных железной дорогой в городе и области немало, и соберись они все сюда — Уржумову пришлось бы ой как туго! Но и те, что сегодня здесь, на совете, поддадут ему, пожалуй, за всех, успевай только поворачиваться. Конечно, Уржумов тоже приехал не с пустыми руками, управление дороги ведет учет использования вагонов на подъездных путях предприятий, и директора об этом хорошо знают. Но нынче он один, а их много. Впрочем, все или, во всяком случае, многое будет зависеть от того, как поведет совет Колобов, что решил для себя. Стоит ему уронить даже одну вроде бы малозначащую фразу, и она станет направлением в разговоре, его флагом...
Кто-то тронул Уржумова за плечо.
— Что это ты, Константин Андреевич, отвернулся от нас?
В руках директора Красногорскмаша Потапова, приземистого, с сильными широкими плечами, как всегда, улыбающегося, — черная, туго набитая бумагами папка. Он держит ее под мышкой, то и дело поправляя,
