– Потому что именами одних называют планеты, а фамилиями других – анализ мочи.
– Ну, все зависит от того, чем ты занимаешься.
– Ладно, бог с ним, с Ничипоренко. И то жена? Что дальше?
– Мы сидели напротив друг друга. Она мне сразу понравилась. У нее были красные туфли.
– У меня тоже есть красные туфли.
– На коленях сумочка, за которой она прятала баночку с мочой. И когда подошла ее очередь, она встала, поднялась со стула, забыв про баночку, и та грохнулась на пол. Я вскочил инстинктивно и начал собирать эти осколки… Очнулся перед ней на коленях. Она в красных туфлях.
– Так романтично.
– Она говорит: «Что вы делаете?», а я говорю: «Не знаю». Так и познакомились. Она спросила: «Вы чем болеете?» И мы стали встречаться.
– Здорово.
Им навстречу идут праздные, счастливые люди. Кажется, они возвращаются с солнца. Много людей. И у каждого над головой – маленький солнечный нимб.
– Я тоже мнительная, – говорит Анна. – Просто живу в ожидании неприятностей. Не все время, конечно, – периодически. Вот, думаешь, сколько вокруг витает смертельных вирусов и инфекций, самолетов, следующих рейсами «Аэрофлота», сколько падает кирпичей с крыш или увесистых сосулек, сколько неплотно закрытых люков под ногами, пьяных водителей, хулиганов…
– Клептоманов! Педофилов! Некрофилов! – подхватывает Максим.
Они выкрикивают эти слова идущим навстречу счастливым, беспечным людям, давно сделавшим ремонт в своих квартирах, давно решившим все свои проблемы, побывавшим на солнце.
– Как удается выживать в таких условиях? – спрашивают Максим и Анна у первых встречных. Но те не отвечают. Тогда они спрашивают у вторых встречных, у третьих, четвертых… Но и те не отвечают, а только смеются или улыбаются, как будто им известен какой-то секрет счастья, но они дали подписку о неразглашении.
Анна и Максим ужинают в ресторане. Они сидят у застекленной стены, как в витрине, через которую просматривается бульвар с гуляющими прохожими и еще кафе-мороженым прямо напротив ресторана. Солнце поменялось местами с луной. Вернее – с месяцем. А месяц похож на ломтик голландского сыра.
– Сколько вы уже женаты? – спрашивает Анна.
– Не знаю. Лет сто, а может, двести.
В кафе напротив заходит Маша с одним из украинских рабочих – Денисом. Пока Денис покупает мороженое, Маша оглядывается по сторонам. И видит в витрине своего отца с неизвестной ей женщиной.
– Столько не живут, – говорит Анна. – По крайней мере вместе.
– Есть теория, – продолжает Максим, – что каждые семь лет клетки человеческого организма полностью обновляются. Эти изменения внутри требуют перемены среды. Вот, делаем ремонт. Вроде как что-то в жизни меняется. Ты понимаешь, на клеточном уровне все в тебе перестраивается, а жизнь все та же.
– А я со своим первым мужем и семи лет не прожила. Но там дело было не в клетках.
– А в чем?
– В глупости, наверное.
– Похоже, брак вообще глупость.
– Хорошее дело таким словом не назовут, – соглашается Анна.
– Да. В детстве я пытался вывести кислотоустойчивый сорт рыб. Я капал из пипетки соляную кислоту в аквариум.
– Садист. Ты не случайно стал стоматологом.
– Каждый день все больше, больше, больше…
– И что?
– И рыбки растворились. Я вылил их в унитаз.
– Это ты к чему?
– Это я про семейную жизнь. Я чувствую, что раствор становится все насыщенней.
– Но вы же любили друг друга? Ты же сам говорил: Ничипоренко, красные туфли…
– Да, конечно… Я еще рассказывал ей про рефлексы.
– Про какие рефлексы?
Денис приносит клубничное мороженое, ставит перед Машей. Она внимательно смотрит на отца. Денис собирается сесть рядом. Но Маша глазами и подбородком указывает ему место напротив.
– Сесть сюда? Зачем?
В ответ Маша только мычит.
Денис садится спиной к Максиму и Анне и закрывает от них Машу, которая продолжает подглядывать из-за его плеча, как из укрытия. Она что-то мычит, но Денис останавливает ее:
– Молчи! Тебе нельзя напрягать язык, поняла?
Она кивает. На глазах у нее выступают слезы.
– Ешь мороженое – помогает, – говорит Денис.
Максим закуривает и уносится с дымом куда-то ввысь, растворяясь в воспоминаниях:
– Мы ели мороженое, и летел пух с тополей. Я следил за ней, а она за мной. Смотрела, как я говорю, как курю, как пускаю дым и все такое. Пух падал в мороженое, и нам неловко было доставать его пальцами, а ложечкой не получалось. А прошли эти годы, все эти годы, что мы вместе… Мы ходим голяком по квартире, и никто не вспомнит про то, что когда-то в начале лета стеснялись влезть пальчиком в мороженое. Сидишь утром на кухне, куришь натощак, и никому нет дела до того, как ты пускаешь дым, и никому не интересно слушать про рефлексы, а в раковине Эверест из грязной посуды. Так заканчивается любовь.
– Печально, – говорит Анна. – Обыкновенная история.
– Мне надо ехать.
– Только соблюди все правила конспирации. Уходи дворами и не забудь съесть счет из ресторана.
– Обязательно. – Он пытается поцеловать Анну.
– Нет, – говорит она, останавливая его жестом.
– Почему?
– Сегодня пятница.
Максим вдруг видит Машу, пристально смотрящую прямо на него из-за чужого плеча. Встретившись с ним взглядом, Маша неожиданно зло показывает язык, в котором успевает сверкнуть металлический шарик.
Максим открывает ключом дверь. С порога он слышит чьи-то голоса из дальних комнатах. Никто его не встречает, только пес, как всегда слюнявый и приставучий, радостно топчется в прихожей. Максим открывает дверь и видит точно такую же спальню, как у Анны. На секунду ему даже кажется, что он перепутал квартиры. Но по присутствию украинцев, Марьяны, Насти и тещи понимает, что он у себя дома. Все выжидательно смотрят на него, как на прокурора, который должен зачитать обвинение или наоборот, как на подсудимого, готового произнести последнее слово перед расстрелом.
– Ну, похоже? – Марьяна хитро подмигивает.
– На что?
– На то, что ты хотел?
– Марьяна сказала, что тебе должно понравиться, – говорит Настя. – Особенно пол.
– Пожалуй… – выдавливает Максим.
– Я же тебе говорила! – обращается к Насте Марьяна и снова подмигивает Максиму.
– Марьяна, – он старается говорить, как можно спокойней, – можно тебя на минуту, я по финансам…
Максим грубо заталкивает дизайнершу в соседнюю комнату, в которой свалены все стройматериалы и мебель:
– Что ты рассказала Насте?
– Максюша, я партизан… Я ни слова! Ты что?!
