зеленеющих буксов, вековая, наверное, глициния на фасаде дома — от всего этого продуманного буйства исходило лучшее, что было в ней и чего ни грязь, ни смрад, ни убожество ее пустой жизни не могли заглушить. Сколько на свете таких деревенских старух, наделенных незаурядным чутьем, которое они используют для садовничества, для приготовления травяных отваров да заячьего рагу с чабрецом, — непризнанные гении, их дар так и остается неоцененным до смерти, ибо мы, как правило, не ведаем, что самые, казалось бы, незамысловатые вещи, например запущенный сад в сельской глуши, могут оказаться сродни прекраснейшим произведениям искусства. В этом цветочно-овощном раю я топтал загорелыми ногами густую подсохшую траву и упивался дивными ароматами.
Ах, как пахли листья герани, когда, лежа на животе среди помидоров и гороха, я мял их между пальцами и млел, от удовольствия: чуть кисловатый запах, достаточно острый, с дерзкой уксусной нотой, но не настолько едкий, чтобы не вспомнить нежную горечь засахаренного лимона с едва заметной примесью терпкости листьев помидора, хранящих его самодовольно- фруктовый нюанс; вот как пахнут листья герани, вот чем я наслаждался, лежа животом на грядке, а головой — в цветах, в которые с жадностью изголодавшегося зарывался мой нос. Прекрасны воспоминания о той поре, когда я был королем самого безыскусного королевства… Как на параде, батальонами, легионами, которые каждый год пополнялись все новыми рекрутами и в конце концов превратились в целую армию, гордо выстроились в четырех углах двора красные, белые, желтые и розовые гвоздики; каким- то необъяснимым чудом они не гнулись к земле на своих длиннющих стеблях, а стояли прямо, красуясь удивительными резными венчиками, какими-то даже несуразными в своей плотной смятости, и распространяли аромат душистой пыльцы, точно красавицы, напудрившиеся перед балом…
А лучше всего была липа. Огромная, раскидистая, год за годом грозившая накрыть дом своими разросшимися во все стороны ветвями, которые тетя упорно не желала подрезать и даже разговоров на эту тему не терпела. В самые жаркие летние часы ее, казалось бы, неуместная тень была для меня благоухающей беседкой. Сидя на трухлявой скамеечке и прислонясь спиной к стволу, я жадно вдыхал чистый, бархатистый, медовый запах, исходивший от ее бледно-золо- тых цветов. Аромат липы на закате дня — этот восторг запечатлевается в нас навсегда и осеняет радость жизни лучиком счастья, которое одной лишь красотой летнего вечера не объяснить. Вдыхая полной грудью — только в моей памяти — запах, уже давно не касавшийся моих ноздрей, я понял наконец, в чем состоит его прелесть: к меду примешивается неповторимый душок, что бывает у листвы, когда долго стоят погожие дни и она словно пропитана теплом, — вот откуда это чувство, абсурдное, но восхитительное, будто мы вдыхаем с воздухом квинтэссенцию лета. О, чудесные дни! Тело, свободное от зимних пут, наконец ощущает ласку ветерка на голой коже, раскрываясь этому миру до донышка в экстазе вновь обретенной воли… Неподвижный воздух наполнен жужжанием невидимых насекомых, время остановилось… Тополя вдоль дороги поют под ветром мелодию зеленых шорохов Между светом и переливчатой тенью… Храм, о да, храм пронизанной солнцем зелени пленяет меня своей непосредственной и ясной красотой… Даже запах жасмина в сумерках на улицах Рабата не воскрешает в памяти так много… Я разматываю нить, связанную с липой, вот-вот придет вкус… Липа… Я вижу дремотное покачивание ветвей, краем глаза — пчелу, собирающую мед… Я вспоминаю…
Она сорвала его, выбрав среди других, без малейшего колебания. Много позже я узнал, что это и есть высшая степень владения мастерством, — вот это впечатление легкости и очевидности, которое на самом деле, как мы знаем, достигается веками опыта, стальной волей и монашеской дисциплиной. Откуда что бралось у тети Марты, откуда ей было знать о гидрометрии, солнечном излучении, биологическом созревании, геодезическом ориентировании и множестве других факторов, которые я, в невежестве своем, не рискну даже перечислить? То, что обычному человеку дают знания и опыт, в ней было заложено от природы. Ее острый взгляд проходился по грядкам, оценивая их в какую-то долю секунды, как оценивают погоду, — и она уже знала. Безошибочно, как нечто само собой разумеющееся, — с такой же уверенностью я мог бы сказать «сегодня хорошая погода», — знала, какой из этих маленьких красных куполов надо сорвать
В салате, в жарком, в овощном рагу, тушеные, жареные, фаршированные, маринованные, маленькие и крепкие, большие и мягкие, облагороженные оливковым маслом, солью, уксусом, сахаром, перцем, очищенные, в виде пасты, соуса, пюре, даже в варенье, даже в мороженом… я думал, что перепробовал их во всех вариантах и не раз, думал, что раскрыл все их секреты в хрониках, на которые вдохновляли меню величайших кулинаров. Как же я был глуп, как жалок… Я выдумывал тайны там, где их не было и в помине, чтобы оправдать малопочтенное торгашество. Какой смысл писать цветистые хроники, если в них не сказана правда, если забыто сердце за желанием блеснуть и покрасоваться? А ведь я знал, что такое помидор, знал всю жизнь, со времен сада тети Марты, с лета, насыщающего маленькую завязь все более и более жарким солнцем, с тех пор, как лопалась кожица под моими зубами и на язык брызгал щедрый, теплый и густой сок — о да, прохлада холодильников, надругательство уксуса и ложное благородство масла лишь скрывают его подлинную суть. Сладость, вода, мякоть, фрукт или овощ, жидкий или твердый? Сырой, только что сорванный помидор, съеденный в саду, — это рог изобилия простых ощущений, целый каскад, наполняющий рот всеми мыслимыми наслаждениями. Тугая кожица сопротивляется, чуть-чуть, в меру, мякоть тает во рту, сок с зернышками капает на подбородок, и можно вытереть его пальцами, не боясь запачкаться, — этот круглый налитой плод выплескивает в нас потоки природы. Вот что такое помидор, вот чем он хорош.
Под столетней липой, в царстве запахов и вкусов я вонзал зубы в дивный пурпур, выбранный тетей Мартой, со смутным чувством прикосновения к основополагающей истине. Это и была основополагающая истина — но не та, которую я ищу на пороге смерти. Видно, суждено мне сегодня испить до дна чашу отчаяния, сбиваясь с пути, на который зовет меня сердце. Свежий помидор — опять не то… а на ум приходит нечто столь же первозданное.
[Виолетта]
Улица Гренель, кухня
Бедная хозяйка! Мочи нет на нее смотреть, бродит как тень, места себе не находит. А он и вправду очень плох… Я его и не узнала, ей-богу! Как может человек измениться за один день, уму непостижимо… Хозяйка мне сказала: Виолетта, он хочет какое-то кушанье, но сам не знает какое. Я сразу-то не поняла. Так хочет он чего-то, мадам, или ничего не хочет? А она мне и говорит: он ищет, ищет, что доставило бы ему удовольствие, но не может найти. А сама руки ломает; нет, это же надо, так убиваться из-за какого-то кушанья, когда жить осталось всего ничего, если б я знала, что завтра умру, то уж точно о еде бы не думала!
Я в этом доме делаю все. Ну, почти все. Тридцать лет назад наняли меня простой прислугой. Хозяин с хозяйкой тогда только поженились, кое-что у них за душой было, но в деньгах не купались, нет. Все, что могли себе позволить, — приходящую прислугу на три раза в неделю. Потом-то деньги появились, прямо рекой потекли, я видела, как быстро хозяева богатеют, это дело такое, дальше — больше, переехали в новую квартиру, эту самую, хозяйка затеяла ремонт, она тогда веселая ходила, сразу видно — счастливая, а уж красивая — загляденье! Ну вот, и когда хозяин, как говорится, прочно встал на ноги, они наняли много прислуги, а меня хозяйка оставила «домоправительницей», с жалованьем много больше, на полную неделю, чтобы, значит, «присматривать» за ними всеми: горничной, дворецким, садовником (сада, правда, нет, только большая терраса, но садовник без дела не сидит, вообще-то это мой муж, так что для него здесь работа всегда найдется). Только не подумайте, что я бездельничаю, какое там, кручусь целый день как заведенная: белье пересчитай, список продуктов составь, распоряжения всем отдай… Скажу не хвалясь, без меня бы в этом доме все пошло наперекосяк.
Нашего хозяина я очень люблю. Знаю, конечно, что он не без греха, да уж одно то, что бедная хозяйка так из-за него мучается, не только сегодня, всегда так было, с самого начала, вечно он уезжал,
