— …
— Сейчас у меня много имен. Это совсем другое.
— В начале моей жизни был сиротский приют. Ничего больше. Потом появился человек по имени Рикардо Урибе и взял меня с собой. Он был аптекарем в небольшом городке. Ни жены, ни родственников, никого. Говорил всем, что я — его дочь. В городке он жил всего несколько месяцев. Ему поверили. Днем я скрывалась в задних комнатах. Между приходами посетителей он учил меня. Не знаю почему, но ему не хотелось, чтобы я ходила куда-нибудь. Все, что тебе надо знать, ты узнаешь от меня, — так он говорил. Мне было одиннадцать. Однажды вечером он сидел на диване, а я растянулась рядом. Я положила голову ему на колени и слушала. Он рассказывал странные вещи про войну. И медленно ласкал пальцами мои волосы, спереди, сзади. Я чувствовала, как у него поднимается, там, под брюками. Потом он поцеловал меня в лоб и отправил спать. У меня была своя комната. Я помогала ему прибираться в аптеке и в доме. Стирала одежду, готовила. Он был прекрасным человеком. И чего-то смертельно боялся — не знаю, чего.
— …
Однажды вечером он склонился надо мной и поцеловал в губы. Потом еще раз, и еще, и наконец начал трогать меня под юбкой и везде. Я не шевелилась. И вдруг он оторвался от меня, заплакал, стал просить прощения. Словно его что-то ужаснуло. Я не понимала. Несколько дней спустя он объявил, что нашел мне жениха. Парень из Рио-Гальван, деревни неподалеку. Каменщик. Он женится на мне, как только будет можно. В ближайшее воскресенье я увидела его на площади. Он был красивый, высокий, худой. Очень худой. С медленными движениями: болезнь или что-то вроде. Мы поздоровались, и я вернулась домой.
Обычная история, как тысячи других. Зачем она вам?
Она как— то странно разговаривает, подумал продавец билетов. Словно в непривычной для себя манере. Или на чужом языке. Женщина подыскивала слова, уставившись в пустоту.
— Несколько месяцев спустя, зимним вечером, Урибе отправился в «Ривьеру». Местный кабачок, где постоянно шла игра. Урибе там бывал каждую неделю, и всегда в один и тот же день, в пятницу. В тот раз он играл до самой ночи. Покер червей в руках, а на столе — блюдо, и там лежало больше денег, чем Урибе видел за целый год. Завязался настоящий поединок между ним и графом Торрелавидом. Остальные проиграли еще немного денег и перестали. А граф, тот уперся. Ставил снова и снова. Урибе был уверен в своих картах и следил за партнером. Оба дошли до того предела, за которым игроки теряют чувство реальности. И вот граф поставил свою фазенду в Белситу. В кабачке все замерло. Вы играете в азартные игры?
— Нет.
— Тогда, думаю, вам это непонятно.
— Я попробую.
— Вам не понять.
— Неважно.
— Все замерло. И это было молчание, которого вам не понять.
Имение графа считалось лучшей фазендой в округе, объяснила женщина. Аллея апельсиновых деревьев взбегала на холм, где стояла усадьба, и оттуда был виден океан.
Урибе сказал, что ничего равного по ценности Белситу у него нет. И положил карты на стол. Граф ответил ему, что ведь остается еще аптека, и захохотал как сумасшедший, и некоторые из столпившихся вокруг стола захохотали тоже. Урибе улыбнулся. Рука его покоилась на картах. Точно лаская их. Граф сделался серьезным, подвинулся вперед, к столу, поглядел в упор на Урибе и произнес:
— У тебя красивая девчонка.
Урибе понял не сразу. Он чувствовал, как взгляды всех устремились на него, и был не способен обдумать сказанное. Граф помог ему:
— Белситу против твоей девчонки, Урибе. Это будет честно.
И кинул на стол свои пять карт, рубашкой вверх, прямо под нос Урибе. Урибе смотрел на них, не прикасаясь.
Он пробормотал что-то вполголоса — но я так до сих пор и не знаю, что именно.
Потом бросил карты перед графом, и те разлетелись по столу.
В тот же вечер граф увез меня к себе. Он сделал то, чего никто не ожидал. Выждал шестнадцать месяцев, пока мне не исполнилось четырнадцать, и женился на мне. Я принесла ему троих сыновей.
— …
Мужчин всегда непросто понять. До того дня граф видел меня только раз. Он сидел в кафе, а я шла через площадь. Граф спросил у кого-то:
— Кто эта девочка?
Ему ответили.
Вновь пошел дождь, в кафе прибавилось народу. Нужно было говорить громче. Или сесть ближе друг к другу. Продавец билетов обратил внимание женщины на ее странную манеру рассказывать: она словно говорила о чьей-то чужой жизни.
— Что вы имеете в виду?
— Кажется, что для вас ничто не имеет значения.
Женщина возразила, что, напротив, для нее все имеет значение, — даже слишком большое. Ей дорого каждое событие из ее жизни. Она сказала это твердым, а не печальным голосом. Продавец билетов погрузился в молчание и наблюдал за посетителями.
Он думал о Салинасе. Его нашли мертвым в собственной постели через два года после истории с Рокой. Утром. Кажется, что-то с сердцем. Затем пошли слухи, что врач Салинаса отравлял его, медленно, день за днем, месяц за месяцем. Долгая агония. И мучительная. Полиция провела расследование, но ничего не выяснила. Врача звали Астарте. В войну он сделал небольшое состояние на препарате для лечения лихорадки и разных инфекций. Препарат они открыли вдвоем, врач и аптекарь. Препарат «Ботран». Аптекарь Рикардо Урибе. Тогда Урибе работал в столице. После войны у него случились неприятности с полицией. Сначала его имя обнаружили в списке поставщиков лекарств для госпиталя «Иена». Потом объявился некто, утверждавший, что Урибе еще и служил в госпитале. Но многие, наоборот, считали его порядочным человеком. Урибе вызвали на допрос, он все объяснил, а когда его выпустили — перебрался со всем имуществом в небольшой городок на юге страны, окруженный полями. Купил там аптеку и вернулся к привычному для него ремеслу. Он жил один, с маленькой девочкой по имени Дульсе. Мать девочки, по словам Урибе, умерла несколько лет назад. Все ему верили.
Так была спрятана от посторонних глаз Нина, уцелевшая дочь Мануэля Роки.
Продавец смотрел вокруг невидящим взглядом, весь в своих мыслях.
Детская жестокость, — так думал он.
Мы перелопатили землю с такой силой, что пробудили детскую жестокость.
Он вновь повернулся к женщине. Та глядела на него. Он услышал ее слова:
— Правда, что вас звали Тито?
Продавец сделал утвердительный жест.
— Вы были знакомы с моим отцом до того?
— …
— …
— Я знал, кто он такой.
— Правда, что вы стреляли первым?
Продавец склонил голову.
— Какая разница…
— Вам было двадцать. Меньше, чем остальным. Вы воевали один только год. Эль Гурре обращался с вами, как с сыном.
Потом женщина спросила его, вспоминает ли он все это.
Продавец смотрел на нее. И лишь в этот миг он наконец-то увидел — сквозь ее лицо — лицо той девочки, распростертой на полу, безупречно правильной, совершенной. Он увидел те глаза сквозь эти, и неслыханную силу, скрытую за спокойно-усталой красотой. Девочка: она повернулась и посмотрела на него.
