— Все из-за твоей Теслы…
— Возможно. А возможно, ты просто не тот человек. Будденбаум остановился.
— Слушать не хочу, — заявил он.
— Ну и не слушай, — ответил Гарри и пошел дальше.
— И я не откажусь от того, что принадлежит мне! — воскликнул Будденбаум и схватил Гарри за плечо израненной рукой. — Пусть я не в силах сейчас взять то, что мне нужно, но зато я еще в силах наказать тебя. Может быть, даже убить.
— И чего ты добьешься?
— Я убью своего врага, — ответил Будденбаум.
И он послал из ладони разряд в плечо Гарри, отчего в плече запульсировал каждый нерв.
— Даю тебе последний шанс, — сказал Будденбаум.
Татуировки Гарри заныли. Внутри все затряслось мелкой дрожью. Он понимал, что нужно бежать, но ноги не слушались.
— Что ты делаешь, Оуэн? — спросил чей-то голос.
Гарри чувствовал боль, шею сводило судорогой. Он попытался повернуть голову и посмотреть, кто это, но мышцы не слушались. Ему удалось лишь скосить глаза, и он заметил парнишку, двигавшегося к ним от перекрестка. Бледное лицо мальчика покрывали синяки.
— Отпусти его, Оуэн, — произнес юноша — Прошу тебя.
Будденбаум издал непонятный для Гарри звук. Может быть, он всхлипнул?
— Держись от меня подальше, Сет, — отозвался Оуэн.
— Что происходит? — спросил парень.
— Меня обманули, — сказал Будденбаум, и в голосе у не го зазвенели слезы. — Оно было у меня в руках…
— И этот человек его взял?
— Нет!
— Тогда в чем дело? Или ты убиваешь всех, кто попадется под руку? В тебе нет жестокости.
— Теперь будет, — заверил Будденбаум. — Отныне и навсегда — никакой жалости, никакого сочувствия…
— А любовь?
— Никакой любви, — зарычал Будденбаум. — Так что отойди, или я убью тебя.
— Не убьешь, — тихо и спокойно ответил Сет.
Боль отпустила, и постепенно к Д'Амуру возвращалось ощущение своего тела. Без резких движений, чтобы не вызвать новую волну гнева у Будденбаума, он медленно повернул голову и увидел, как Сет поднял руку Оуэна и поднес к губам.
— Мы уже видели много боли, — ласково проговорил он, целуя окровавленные пальцы. — Пора начинать исцеление.
— Слишком поздно.
— Позволь мне, и я докажу, что ты ошибаешься, — ответил мальчик.
Гарри поглядел на Будденбаума. Гнев Оуэна сменился усталостью.
— Вам лучше уйти, — сказал Сет.
— Ты с ним справишься? — спросил Д'Амур.
— Конечно, — тихо ответил Сет и обнял Будденбаума. — С нами все будет в порядке. Мы уйдем. Мы оба отсюда уйдем.
Времени на разговоры больше не оставалось. Оставив их утешать друг друга, Гарри направился дальше. Тем временем иады доползли до самого большого здания на улице — очевидно, там располагался суд или городское управление. До них оставалось шагов сто пятьдесят, не больше, и с каждым шагом теперь идти становилось все труднее. В основании черепа и в уголках глаз закололи мелкие иглы; голова наполнилась звоном.
Он почти радовался этому звону, так как он заглушал вопли людей, оставшихся в запертом здании. Сначала Гарри удивился, почему они не попытались сбежать через черный ход, но тут же увидел Гамалиэля: тот бежал вдоль стены и нес в руках что-то, похожее на человеческую голову. Если Гамалиэль здесь, то и его братцы где-то поблизости. Не исключено, что весь клан Зури явился полюбоваться зрелищем.
Но где же Киссун? Ведь это он придумал и продумал все события нынешней ночи, ставшей для него воздаянием. Он должен быть здесь и наблюдать.
Гарри брел вперед и звал Киссуна по имени, а потом перешел на бег. Странно звать человека в этом несусветном бедламе, но не Киссун ли сказал: как бы ни отличались иады от людей, сердце у них человеческое? У людей есть имена, есть прошлое. Даже у Киссуна есть прошлое, хотя он столь проникновенно говорил о радости быть никем: просто око горы, что смотрит вниз на букашек…
Змея иадов изогнулась, превратившись в огромное колесо, налегла на дом, и по стенам пошли трещины. Чем ближе подходил Гарри, тем яснее видел, что не зря они получили свое название. Уроборос — змей, пожирающий свой хвост, охвативший кольцом землю. Символ силы — равнодушной и самодостаточной силы; непреклонной, непостижимой, неодолимой.
На этот раз не было никаких галлюцинаций — ни демонов, ни отца Гесса, восстающего из осыпавшейся могилы, чтобы обвинить Гарри. Ничего, кроме кольца, сжимавшегося вокруг дома с живыми людьми. Гарри видел змею все яснее. Она словно нарочно показывала себя, желая измучить его тем, что он не может постичь ее природу и не находит ни единой понятной детали — ни головы, ни когтей, ни глаз. Лишь контур, абрис, силуэт, а внутри — мешанина, от которой начинала кружиться голова и подступала тошнота. Жесткая форма неопределенного цвета (то ли синеватого, то ли красноватого, то ли ни того ни другого), бездушная и бес страстная.
Никаких человеческих лиц, конечно, тоже не было. Только повторения, как отражения в анфиладе зеркал или эхо, подхватывающее приказ. Эхо, ищущее смысл, но не имеющее своего смысла.
Нужно найти сердце змеи. Это единственная надежда: отыскать, где сердце.
Звон в голове сделался невыносимым, но Гарри продолжал идти. Чем ближе он подходил — шестьдесят ярдов, пятьдесят, сорок, — тем яснее слышал тихий шепот.
Бояться нечего, говорил он себе.
Его удивила собственная храбрость.
— Нет ничего такого, чего бы ты не видел раньше… Успокоила и ободрила.
— Только дай мне обнять тебя… Погоди-ка, сказал он себе.
— Скоро мы будем только вместе… Это не он. Это Иад.
— Никто не сможет нас разделить. — Голос зазвучал торопливо, будто понимая, что он раскрыт. — Ты знаешь это сердцем… сбоим человеческим сердцем…
Когда Гарри был уже в десяти ярдах от огромного, мед ленно проворачивавшегося колеса, шепот исчез и остался лишь звон, в котором тонули людские крики. Он заметил, как справа к нему устремился Гамалиэль, и понял, что сей час умрет. Без молитв, без покаяния. Его убьют одним уда ром.
Жить ему оставалось секунды. Секунды на то, чтобы найти Киссуна.
Он набрал в грудь побольше воздуха и, не слыша собственного голоса, крикнул изо всех сил:
— Я ищу Клейтона О'Коннела!
Сначала не последовало никакой реакции. Колесо продолжало вращаться, и перед измученным взором Гарри мелькали бессмысленные формы. Но потом, когда Гамалиэль
