Давыдов похлопал мужика по плечу, велел его накормить, а сам призадумался: «Едва ли подвернется другой такой случай, как нынче. Правда, люди устали, промерзли до костей. Да и выдержат ли?! Нападать одним, без поддержки, слишком рискованно. А с другой стороны, ежели отложить налет до другого часа, то можно и вовсе прозевать. Надо выручать своих из беды!».
Затем Давыдов созвал партизан к костру и отдал приказ:
– Едем тихо! Коней ставим в надежное место, а сами врываемся в избы...
Казаки и гусары под прикрытием тумана спустились в лощину. А когда они скрытно подобрались к Юреневу, транспорт неприятеля с пленными русскими солдатами снялся и покидал ночлег. Телеги тянулись по дороге, а к селу подошли еще три батальона французов, направлявшихся из Смоленска к Москве. Но обо всем этом вожак партизан ничего не знал.
Тем временем шестьдесят партизан уже ворвались в село и вступили в бой. Их встретил плотный заградительный огонь трех батальонов пехоты. Французы попрятались в избах и палили из окон по всей улице. Казакам пришлось спешно отходить к лесу. Там их ждало подкрепление. Из шестидесяти человек пало и было тяжело ранено тринадцать.
Несмотря на потери, ротмистр Чеченский вновь атаковал французов. Однако неприятель усилил огонь пуще прежнего. Много казаков полегло в том кровавом бою. И тогда Давыдов приказал партизанам поджечь избы, где засели враги. Французы в ужасе начали выбегать из укрытий.
Чеченский воспользовался паникой в рядах неприятеля и пленил двадцать рядовых и одного капитана. Ночной налет на пылающее село складывался явно не в пользу партизан. Не желая более рисковать людьми, Давыдов приказал немедля отступить.
«В «малой войне» разведке надлежит зорко и неотлучно следить за продвижением войск неприятеля», – не раз говаривал вожак партизан. После неудачи в Юреневе Денис Васильевич сделал для себя вывод раз и навсегда: не горячиться с принятием тех или иных решений, в особенности при действиях в тылу врага. «Десять раз отмерь, а один отрежь!» – стало его неизменной партизанской заповедью.
Чтоб стремя не заговорило...
Мы рождены не для прогулок по паркам и не для сидения на мягких диванных подушках. Нашей священной миссией всегда были сражения за родную землю в бескрайних степях, в лесах и болотах, под палящим солнцем и под проливным дождем. Нашим приютом чаще всего были горящие костры и наспех построенные шалаши... Таков наш удел, таковым ему оставаться и вовеки...
Оправившись после ран, гусар Николай Пегов вернулся в строй и начал уже забывать о горестях Фридленда и о своем спасителе, если бы не случайная встреча с другом, казаком Василием Азовским. Однако все по порядку. А дело было так...
Проснулся гусар затемно у бивачного огня, тряхнул головой, стараясь прогнать остатки дурного сна, глянул по сторонам. Вдали, на горизонте, разлились багровые полосы. Вначале он не мог взять в толк: «Разве заря может быть такой? Да и не заря это вовсе! Пожарище! Горит отчий край! Пылает Россия! Вот до чего мы доотступались...» В эти минуты у Пегова сердце рвалось на части. А ведь ему многое уже пришлось испытать на войне: участвовать в Морунгенской битве, в сражении при Эйлау, в жесточайшей сече у Фридленда, где он находился на вершок от смерти. Хотя и там тоже были горечь поражения, отступление и сознание собственного бессилия что-либо изменить. Однако там бои велись на чужой стороне, и это круто меняло дело. Ныне иное, ныне непрестанное тягостное отступление по родной земле, да еще на фоне этого зловещего багрового зарева. И гусар понял: надо, надо мстить врагу!
На проселочной дороге возле леса Пегов повстречал друга, казака Василия Азовского, обозревавшего местность, и несказанно обрадовался этой встрече.
– Ах, Николай, Николай! Разбросала нас война-лиходейка по разным сторонам, но встретиться все ж таки довелось. Полюбуйся, как полыхает вдали, – сказал Азовский.
– Куда как хорошо! – грустно ответил Пегов.
– Вишь, как француз лютует...
От этих слов у гусара вконец испортилось настроение.
– Верно ли мне сказывали, что ты, Василий, подался в партизаны?
– Верно. Пристал недавно вместе с донцами генерала Карпова.
– Значит, вместе с Давыдовым?
– А как же! Денис Васильевич у нас голова. Он завсегда с нами. Да ты, Коля, знаешь? – Азовский смолк и таинственно приложил палец к губам. – Мы сегодня в ночь того... в секрет идем.
И у гусара словно камень упал от сердца, он поделился с другом своим заветным желанием участвовать вместе с ним в налете. Азовский согласно кивнул в ответ и посоветовал ему просить разрешения у эскадронного командира. И Пегов ушел. На пути к эскадрону он видел, как партизаны возились у коновязи, чинили седла, курили...
Пегов сбавил шаги и поразился: уж больно трогательно седовласый казак беседовал с собакой:
– Цыц, ты, подлая! Ни Боже мой! Я тебя сей момент на цепь. Мы ночью того, в секрет. Ты ж, дура, не утерпишь, гавкнешь! А франц хитер, он лая не любит... – увещевал четвероногого друга степенный казак.
