Поощряемый Тарой, он ощупью двинулся по длинному ходу и через двадцать шагов почувствовал, что попал в большое помещение.
— Почему здесь так темно? — спросил он.
— Слепым свет ни к чему, — отозвался из ниоткуда приятный, глуховатый голос. — Но я не знал, что Тара придет не одна, иначе осветил бы вам путь.
— Не волнуйся, отец, я сейчас зажгу огонь.
Марко и представить не мог, что Тара способна на такую нежность.
Свет вспыхнул почти мгновенно, — Марко готов был поклясться, что не услышал ударов кремня по кресалу, — сразу в четырех углах комнаты. Он был так неожиданно ярок, что заставил зажмуриться. Открыв глаза и часто моргая, Марко увидел сидящего за столом старика. Обрамленное серебристыми волосами лицо его казалось почти черным и напоминало святой лик на старинной закопченной иконе. Глаза старика были белы и недвижны, руки же, напротив, непрестанно двигались, ловко выполняя какую-то тонкую работу.
— Меня зовут Дэвадан, — сказал он просто. — Или Деодан, если так тебе проще. Могу я узнать твое имя?
— Он зовет себя Марко, отец, — ответила вместо юноши Тара звонко, — но это не настоящее его имя. Настоящее он носит на груди. Он спас меня от смерти и устоял перед искушением. Он высок и светловолос. Он обрезан, но верит в распятого на дереве. Он не знает своих родителей. Его нашли вблизи Святой Земли. Все совпало в точности.
Дэвадан прижал темную руку к груди и хрипло спросил, обращаясь к Марко:
— У тебя есть какое-нибудь другое имя?
— Да нет… — растерялся тот. — Разве что прозвище — Барабассо, но это же не имя. Так, название цветка…
— Кто тебе дал его?
— Мой приемный отец.
— Что написано у тебя на груди?
— Не знаю.
— На твоем медальоне написано по-еврейски
Тут Дэвадан торжественно произнес непонятное:
—
—
Мертвые глаза старца вдруг заблестели.
— Я уж и не чаял этого дождаться, — прошептал он еле слышно. — Вот ведь…
Они сбились с пути и потеряли минут сорок, выпутываясь в темноте из паутины однообразных проселочных дорог. Вера, исполнявшая должность штурмана, винила в этом себя и от злости кусала губы чуть не до крови. Беэр же вел автомобиль безо всякого видимого напряжения, беззаботно подсвистывая ветру, и лишь на перекрестках спрашивал: «Куда?» Шоно с Мартином дремали на заднем сиденье, а стиснутый ими с боков Докхи меланхолически смотрел вперед, разложив на обширном водительском плече брыли, словно на просушку, и время от времени тяжко вздыхал. Когда Вера от отчаяния уже готова была рвать на себе волосы, среди ровного и унылого, как шахматная доска без фигур, ландшафта, скудно освещаемого четвертушкой луны, на пересечении шоссе-близнецов показалась, наконец, крохотная деревушка. Но даже найдя на карте название селения, Вера не сумела сориентироваться — никаких указателей, которые могли бы в том помочь, местные жители не предусмотрели. Воспользовавшись остановкой, Беэр выкарабкался из-за руля и стал разминать ноги, тихо, но отчетливо чертыхаясь, а следом за ним, радостно поскуливая, выскочил Докхи, предполагающий, что его кумир затеял какую-то развеселую игру. Пока великаны резвились, Вера стояла, бессмысленно разглядывая небо, похожее на сильно побитую молью накидку фотографа. «А ведь там, за этим занавесом должен быть бесконечный свет, от которого нам достаются сущие крохи…» — подумала она вдруг.
— Нам и этого не понять, — так же внезапно возник у нее в правом ухе тихий голос Шоно.
— Что вы сказали? — Вера чуть не подпрыгнула от неожиданности.
— Небо, говорю, здесь потрясающее, — по-русски промурлыкал тот, приподнимаясь на носках и громко втягивая носом воздух. — Открылась бездна звезд полна… Да-с, неудивительно, что здешний философ-идеалист им так восхищался. Впрочем, он, кажется, так и не постиг того, что нравственный закон внутри нас есть не что иное, как отражение звездного неба над головой.
— Поясните! — потребовала Вера.
— Давно замечено, что чем дольше мыслитель наблюдает за движением небесных тел, тем меньше его затрагивает суетливое мельтешение тел человеческих. Иными словами, именно глядя на звезды, человек начал думать абстрактно — о смерти, о вечности, о Боге. Изучив ход светил всего за несколько сотен лет, осознаешь: что бы ни случилось с тобой, созвездие Ориона — видите три звездочки в ряд? Это его пояс — так вот, созвездие Ориона в это время года всегда будет появляться точно на востоке, а за ним следом появится Единорог, а затем Меркурий, а после — Лев, играючи, выкатит Солнце из-за горизонта. А человек, если он не дурак, должен быть бесконечно благодарен Природе за обладание способностью понимать ее намеки.
Вера рассмеялась и даже чмокнула Шоно в щеку:
— Спасибо! — Потом крикнула Беэру: — Мотя, едем скорее! Курс на те три звезды!
— Ес, мэ'эм! — рявкнул тот пиратским голосом и, забросив Докхи на плечи, как охотничий трофей, рысцой побежал к автомобилю.
Возвращаясь в штурманское кресло, Вера поглядела на Мартина. Он сидел с закрытыми глазами и улыбался.
Через Вайхсель они перебрались всего лишь пятью километрами южнее, чем планировали, — около трех пополуночи.
Беэр прибавил ходу — и уже через полчаса, миновав поселок Лакендорф, остановился на обочине.
— I want a clean cup, — заявил он. — Let's all move one place on![49]
— Should we put Shono into a teapot?[50] — деловым тоном поинтересовался Мартин, открывая дверцу.
— I wasn't asleep, — проворчал Шоно. — I heard every word you fellows were saying.[51]
— Но зачем? — спросила Вера с недоумением.
— Затем, что при пересечении границы мне стоит притвориться спящим, а если я буду делать это сидя за рулем, пограничная стража справедливо сочтет меня подозрительным субъектом, — ответил Беэр с наисерьезнейшим видом.
— А зачем притворяться?
— Видите ли, согласно документам я чистокровный немец. Ариец! — Беэр воздел к небу указующий перст и выпучил глаза. — Голубоглазый блондин. Английский акцент мне не к лицу.
— Но если вас разбудят?
— Не разбудят, я буду очень убедительно спать, — уверенно сказал Беэр. — А уж если вы одарите их своей божественной улыбкой!.. Остальное — дело Шоно.
