– Держи ее покрепче, Хэнк.
– Она меня ненавидит, – пробормотал он.
– Мама! Мама! – Аннабель пыталась подняться.
Ее маленькое личико покраснело, сердитые слезы лились ручьями по щекам. Она хотела дотянуться до Маргарет, изо всех сил пиная Хэнка за то, что он ее не пускал. Даже сквозь загар было видно, что лицо Хэнка побледнело, как будто ему загоняют иголки под ногти.
– Тише, моя птичка. Все хорошо, Аннабель. Все будет в порядке, успокойся. – Маргарет гладила девочку по голове, что-то шептала, но, как только она поднесла руку к носу Аннабель, та опять залилась диким плачем, запрокинула голову и стала биться о край сундука.
– Будь оно все проклято! – Руки Хэнка тряслись. – Что же ты не можешь извлечь эту чертову жемчужину!
– Классная идея! Может, лом подашь? Мы просто взломаем ей нос. Разницы между закрытыми дверями и младенческими носами никакой нет.
Хэнк выругался себе под нос.
Маргарет пыталась придумать что-нибудь, но понимала, что они – два взрослых человека, которые стоят и смотрят на малышку, заходящуюся криком, – не в силах ничего придумать.
– Чуть-чуть еще подержи ее, мне надо сосредоточиться.
Маргарет сделала шаг назад, пытаясь проанализировать ситуацию.
Хэнк взял девочку на руки, с жалостью посмотрел на ее заплаканное личико, потом положил обратно. Ему захотелось согнать комара с ее мокрой щечки, но не успел он до нее дотянуться, как Аннабель зарыдала громче, чем прежде. Хэнк взглянул на ребенка так, как когда-то давно посмотрел на Маргарет судья, когда она вела свое первое дело. В этот момент в хижину пришли Лидия и Теодор, у обоих были бананы в руках.
– Что это с ней?
– Она засунула себе в нос жемчужину, – объяснила Маргарет.
– А-а. – Лидия продолжала спокойно чистить банан. – Она все время это делает.
У Хэнка прямо челюсть отвисла от удивления, и он взревел как осел:
– Что? Сует жемчужины в нос?
– Нет, горошины, – констатировал Теодор.
Хэнк отозвался тремя отборными словами, которые Аннабель четко повторила осипшим от крика голосом.
– Однажды она туда камешек засунула. – Лидия не переставала жевать.
– А один раз ту монету с головой индейца. Помнишь, Лидия?
– Как же вы поступали? – Маргарет неотрывно наблюдала за Аннабель. Та сидела в сундуке и потихоньку сосала пальцы, иногда всхлипывая. Слезы текли по ее розовенькой физиономии. Она подозрительно поглядывала на них.
– Мама всегда заставляла ее чихать.
– Чихать? Ну конечно, как мы сами не догадались? – проговорила Маргарет, постукивая себя по губам.
Хэнк схватил ребенка на руки так быстро, что остальные и опомниться не успели.
– Что ты собираешься делать?
– Смотри. – Он сел на циновку по-турецки, посадил малютку спиной к себе и взял ее ножки в свои большие ладони.
– Где твой носик, крошка?
– Нос. – Аннабель показала пальчиком на свой нос.
– Где у Хэнка нос?
– Нос, – снова сказала Аннабель, почти засунув свой маленький палец в левую ноздрю Хэнка.
– Умница. А где у тебя ножки?
– Ножки. Апчхи! – Детское личико сморщилось, она чихнула и высморкала одну ноздрю.
– Молодец! А где у Хэнка ножки? – Хэнк взглянул на Маргарет. – Смотри.
– Ножки. Апчхи! – Хэнк зажал Аннабель ротик, и она сильно высморкала вторую ноздрю. Жемчужина вылетела, как пуля из револьвера 38-го калибра.
– Вот хорошая девочка! – Хэнк на лету поймал жемчужину и сидел, тупо уставившись на нее. Он откинулся назад и с застывшим лицом, глубоко и часто дыша, смотрел то на малышку, то на жемчужину, потом поднял глаза.
Пот струился ручьем с его лба, капал с носа и верхней губы. Он выглядел как человек, прошедший ад и переживший все.
– Трудный денек выдался, а, Хэнк?
