вспомнить не смогла, хотя она-то мелочи помнит прекрасно.
Думаю, я высказался насчет сомнительной предусмотрительности Муна, раз он так нагло говорит со мной, попав в мое подземное логово безоружным, находясь полностью в моей власти.
Он потребовал объяснений, и я, как только сумел взять себя в руки, ответил ему. Я сказал этим двоим, что иерархия существует даже среди преступников и что после вышеописанного прискорбного инцидента я сделался мишенью для насмешек в преступном сообществе. Искусно избегая жалости к самому себе, изящно балансируя между пафосом и твердостью, я сказал им следующее:
— Я устал быть самым мелким из мелких проходимцев и решил изменить себя. Можно сказать, я основал религию. — При этих словах я хихикнул, полагая сказанное блестящей иронией.
Шарлотта улыбнулась (милая девочка), но эта парочка стояла с каменными лицами.
— Наше общество расшатано, мистер Мун. «Любовь» нашла выход.
— Ну, так поделитесь, — зевнул он. — Только не очень долго.
Он говорил со мной, словно с ребенком, и хотя его отношение обижало меня, я решил пока спустить ему эту наглость.
— Вы тоже часть этого выхода, — тщательно выговорил я. — Я не просто так вызвал вас сюда.
— Я пришел сюда по собственной воле. Вы тут ни при чем.
Признаюсь, я не сдержал восторженного вопля по поводу его неосведомленности (хотя, кажется, мне удалось скрыть свой восторг кашлем).
— Нет-нет, — мягко поправил его я. — Это я привел вас сюда.
Трое ждали у двери на галерею, чтобы сделать свой ход. Я поманил их к себе.
Мистер Клеменс. Миссис Хонимен. Томас Крибб.
— Это я разложил перед вами все эти намеки, Эдвард, и вы пошли по следу, как я и предполагал.
На его лице промелькнуло что-то подобное страху, когда последние детали разгадки встали на место. Не могу сказать, что в этот момент Мун оценил весь масштаб ловушки, в которую его искусно заманили. Но он был так очаровательно сломлен, что, наблюдая, как до него постепенно доходит вся глубина его провала, я просто не смог не рассмеяться.
Что бы вы ни думали, я не полностью лишен сочувствия. Мун испытал серьезное потрясение, и даже Сомнамбулист — это изваяние с острова Пасхи — был просто ошеломлен моим небрежным откровением.
Отослав Крибба, Шарлотту и прочих, я проводил моих гостей в скромный кабинет, где предложил им еду и напитки и пообещал все объяснить. Сомнамбулист явно обрадовался угощению, но Мун довольно резко отказался. Он отодвинул тарелку и раздраженно заявил:
— У меня есть вопросы.
— Мы здесь, — сказал я, — строим будущее. Новое общество, вдохновленное идеями Пантисократии.
— А почему для осуществления этих идей необходимы убийства?
— Моя совесть абсолютно чиста. То, что я делаю, я делаю исключительно ради бедных и обездоленных нашего великого города, ради нищих, попавших в изгои общества, оттесненных на обочину жизни независящими от них обстоятельствами. Эти «отбросы общества», если угодно, призраки из плоти и крови. Кроткие, мистер Мун, кроткие наследуют Землю!
— Люди вроде Спейта.
— Именно так.
— Спейт, которого я видел на прошлой неделе, — довольно гневно сказал он, — уже не тот человек, которого я когда-то знал.
Я пытался заставить его понять.
— Он изменился. Он нашел лучший путь в жизни.
— Что бы вы ни сделали с ним, вы сделали это и с моей сестрой.
— Она пришла к нам добровольно. Когда она поняла, что пребывала во тьме, «Любовь» вывела ее из мрака на свет. Все, чего мы жаждем, это жить согласно принципам Пантисократии. И мы очень близки к осуществлению нашей идеи. Многие ли в истории могли этим похвастаться? Мы собираемся построить рай на земле, мистер Мун. Почему вы чините нам препятствия?
— Потому что вы совершали убийства, обманывали и растлевали людей. Потому что вы извращенный неудачник, уверенный, будто можно перекроить мир по собственному желанию.
Мне стало немного не по себе от этих тяжелых слов, и Мун мгновенно воспользовался моим временным замешательством.
— Вы убили Варавву.
— Мы просили его присоединиться к нам.
— К вам? Что делать убийце в раю?
— Вы никогда не считали его безнадежным. Мы тоже.
— Но он отказался?
— Похоже, он предпочел умереть во тьме.
— А Мейрик Оусли?
— Мейрика мы направили туда наблюдать за ним. Варавва много знал о наших операциях.
— Поэтому вы его и убили?
— Причина не в том, что он мог рассказать вам правду. Но он сделал бы это слишком рано. Признаюсь, меня удивляет, — продолжил я, — что вы не спросили меня о Сириле Хонимене. В конце концов, именно его смерть навела вас на наш след.
Мун недоуменно посмотрел на меня.
— Никаких соображений на этот счет? — мягко произнес я. — Никаких изящных теорий? Никаких блестящих выводов, наконец?
— Ну, так расскажите же мне! — едва не закричал он.
— Это был крючок, Эдвард. Извращенное, гротескное преступление, которое должно было привлечь ваше внимание. Представление, перед которым — мы это знали — вам не устоять. Идеальный способ привлечь вас к нам.
— Так вы хотите сказать, что все это ради меня? Постановка?
— В общем и целом, да.
— Значит, люди погибли, — плюнул Мун, — ради нашего дурацкого разговора?
— Не надо быть таким эгоистичным. Миссис Хонимен и миссис Данбар не испытывали особой любви к своим бесполезным сыновьям. Они хотели убрать эти болезненные наросты, срезать их как можно скорее, как срезают уродливые бородавки. Мне кажется, им это было даже приятно.
— Миссис Хонимен. Миссис Данбар. Вряд ли их назовешь отбросами общества.
— Готов признать, что временами «Любовь» испытывала материальные затруднения. Нам требовались деньги. Вышеупомянутые дамы оказались полезными активами.
— И где они?
— Они не подходят для рая, — спокойно признался я.
— А Муха? Он тут при чем?
— Это порыв вдохновенного безумия, который, по моей мысли, также должен был вас привлечь. Откуда нам было знать, что вы его убьете?
— Ладно, вот я здесь. И что дальше? Неужели все это затеяно только ради того, чтобы меня унизить?
— О! Не стану притворяться, что не рад этому. Но моя цель больше, чем просто месть.
— Чего же вам надо?
— Эдвард, — я улыбнулся, — я хочу, чтобы вы к нам присоединились.
Миссис Гроссмит (которой вскоре предстояло стать миссис Бардж) внезапно проснулась перед рассветом, сама не понимая почему. В комнате было тихо, хотя из соседнего сада доносилась вечная птичья песнь, неумолчные арии и гимны пернатого племени. Большую часть жизни миссис Гроссмит поутру первым делом задавалась вопросом: отчего же они всегда так веселы? Но после встречи с Артуром она постигла ответ. Подумав о нем, от удовольствия она коротко вздохнула — вышло нечто среднее между
