— Живой. Только по голове треснули. Гудит.
Тимофей принялся развязывать ему руки.
— Сколько их там?
— Семеро и еще этот… племянничек ваш. Он-то чего с ними?
— Гнида, — коротко ответил Тимофей. — Ты здесь полежи пока, а я пойду разбираться.
— Один не справишься, дядько. Ребятов позови, ребятов, Антипа да Серегу.
— Справлюсь. А Серегу с Антипом уже не позовешь. Убили их.
— Как? Насовсем убили? До смерти?
— Насовсем. До смерти. Из арбалетов истыкали.
— Истыкали… — повторил Ант. — Не, я с тобой пойду. Охота, понимаешь, у святых отцов эти арбалетики повыдергать. Вместе с ручонками.
Механик попытался встать, но его стошнило.
— Лежи, воин. Толку от тебя не будет, — сказал Тимофей.
Он оторвал от своей рубахи мокрый рукав.
— На вот, прикладывай к голове. Сотрясение у тебя. И дай-ко мне свой ножичек.
— Какой ножичек?
— Ты хоть и стукнутый, а дурака-то не валяй. За голенищем носишь. Что, думаешь, не знаю?
— А, этот. Так бы и говорил.
Кривясь от боли, механик протянул короткий засапожный нож.
Тимофей провел пальцем по лезвию.
— Острый, острый, — сказал Ант. — Не сомневайся. Только ты там… это.
— Чего?
— Поберегись, старшина. Оторванные они какие-то, эти бубудуски. Нелюди! Особенно один, желтый. Злее… пса цепного.
— Поберегусь, — пообещал Тимофей. — Мне еще детей на ноги ставить надо.
Как и обещал, Тимофей взбирался медленно, сторожко. Ему вовсе не хотелось заново получить по голове мешком. Или стрелу арбалетную.
Добравшись до нижней промежуточной площадки, он остановился. Дальше ползти пока не следовало. Можно было кое-что предпринять и здесь.
Тимофей тихо извлек из гнезда шплинт и всем телом навалился на стопор аварийной остановки. Четырехгранный тесаный брус скользнул по направляющим, пролетел между спицами водяного колеса и глухо ударил в тюфяк на противоположной стене. Спица заскрипела, выгнула стопор, но остановилась. А из верхних ковшей колеса звучно полилась вода. Теперь свести Скрипучий мост было невозможно.
— Вот и ладно, — пробормотал Тимофей и стал прислушиваться.
На верхней площадке несколько секунд молчали. Потом незнакомый хриплый голос кому-то пролаял:
— Эй! Почему. Остановилось. Колесо?
— Не знаю. Чего-то внизу заело, — с боязнью отозвался Гридя Шорох, младший механикус. — Надо бы посмотреть.
— Нет. Стой. Ты будешь здесь. Сибодема, Мокрыся! Дуйте вниз.
Послышалось сопение, сипение, шлепанье босых ступней по деревянным плахам.
Тимофей не стал дожидаться бубудусков. По стопорной балке он сполз к самому колесу, меж спицами пролез на противоположную сторону сруба, а потом тихо начал подниматься, цепляясь за кованые скобки.
В темном, заполненном звуками льющейся воды колодце, он незамеченным добрался до уровня верхней площадки. Тут и замер. Во рту было ужасно сухо, как с тяжелого похмелья, в затылке пульсировала боль, но руки слушались уже почти что хорошо.
Поверх колесного обода он видел в скупом свете оконец всех, кто находился в управляй-каморе, — и Шороха, и связанного Митрича в углу, и пятерых монахов в рясах с засученными рукавами.
Главного Тимофей сразу определил. Откинув на плечи капюшон, тот с надменным видом расселся на лавке и держал в руках заряженный арбалет. Лысый, желтый, с горящими глазами. Он-то, видать, и стрелял в Серегу с Антипом. И остальные не агнцы, тоже участники убийства, но те хоть по приказу действуют. Подневольные то есть. Но этот — сволочь, типичный бубудуск, до ушей налитый злобой, — вот этот самый приказ он и отдавал… Ни жалости, ни совести не ведает. Родную мать зарежет и глазом не моргнет. Сострадарий хренов! Сострадания в нем куда меньше, наберется, чем даже у дикого южного ящера. Как бы там дело ни обернулось, Тимофей порешил, что вот этот желтый ответит за все. Уйти он не должен.
Снизу сквозь журчание послышались неразборчивые голоса.
— Обрат Замурзан, обрат Замурзан… Тут бревно вставлено. Не поддается. Еще бы кого, а?
— Дармоеды! — отозвался желтый. — Дергайте посильней.
Потом все же ткнул пальцем еще в двух бубудусков, и те неохотно двинулись к лестнице. На подмогу. Тимофей только усмехнулся.
Дурни! Стопорную балку из колеса и вчетвером не вытянуть, — течением здорово зажимает. Вместо этого нужно лебедку крутить, ручка чуть ли не в глупый лоб упирается, но для чего она там, эти увальни вовек не догадаются, будут брус дергать до самого последнего посинения. Как приказано…
Что ж, подумал Тимофей, пущай занимаются упражнениями. А он пока отдохнет. Подождет, покуда желтый не останется совсем один. Мост все еще не сведен, время сейчас работало и на Тимофея, и на померанцев, но никак не на бубудусков.
Чтобы удостовериться в этом важном факте, Тимофей подполз к отдушине и выглянул.
Так все и было, как он предполагал. Первый из кораблей, «Гримальд», уже проходил аккурат между створами Скрипучего. За ним следовал линкор. Огромный, многопушечный, с раздутыми парусами и на совесть отдраенной палубой.
Мостовой старшина увидел сначала его скулу с полуаршинными позолоченными буквами ДЕНХОРН, затем среднюю часть, — все эти бухты канатов, лебедки, горки лоснящихся ядер, палубные люки, шлюпки на рострах; а потом и ют, по которому расхаживал рослый мужик с отвислым пузцом и в адмиральских эполетах.
Адмирал поднял голову и тут они с Тимофеем встретились глазами. Померанец с приветливостью помахал перчаткой. Он и не подозревал о том, что творится внутри разводной башни. Поэтому спокойно повернулся к своим офицерам, что-то им сказал. Те тоже глянули на отдушину и дружески замахали. Рулевые, ворочавшие двойной штурвал, от дела оторваться не могли, поэтому только кивали да скалились.
— Ладно, ладно уж, — тихо пробурчал Тимофей, отползая. — Ишь, приветливые. Плывите себе!
Его вдруг поразила мысль о том, как по-разному люди могут относиться друг к другу. Одни тебе руками машут, зато другие арбалетными болтами стреляют…
Впрочем, и те, кто руками махали, те тоже везли не пряники, они плыли с огромными пушками, чтобы стрелять в кого-то пудовыми чугунными шарами. И чего так все в жизни устроено? Говорят, что хороших людей больше плохих. Но тогда на любой войне именно
