хорошие люди убивают других хороших. Почему же так-то?
Тимофей вздохнул.
В сложившейся ситуации мысль была совсем ненужной, бесполезной, да и бестолковой к тому же. Старшина мотнул головой, отгоняя ее, как муху. И тут же пожалел. В затылке будто пузырь вспух, что-то там звучно хрустнуло и очень заболело. Но потом боль стихла, ушла, а с глаз даже мутная пленка спала. Наверное, позвонок какой-то вправился, стал на место. Тимофей обрадовался и живо повернулся в сторону управляй-каморы.
Там произошли изменения. Митрич вроде опомнился, начал причитать, постанывать. Гридя безуспешно дергал рычаги. Желтый главарь бубудусков зашипел, пнул Митрича в бок, и погнал двух последних монахов к лестнице. Вскоре их бритые макушки пропали из виду.
Все.
Желтый остался один. Тимофей понял, что лучшего момента у него не будет.
Держась за скобку, он повис над колодцем. Где-то в темном низу, обтекая остановившиеся ковши, шумела Текла. Тимофей зажмурился, вытянул вперед сразу и руку, и ногу. До колеса достал, но не так, чтобы зацепиться. А обод, между прочим, был мокрым, скользким, ненадежным.
Тогда Тимофей припомнил, что на потолке должен был остаться крюк для фонаря, которого уже сто лет как не было, поскольку казенных денег на него все эти сто лет не хватало.
Он быстро вскарабкался наверх, начал шарить рукой. Крюк отыскался, и сидел прочно, только уж очень высоко над колесом. Между тем колесо дрогнуло. Видимо, дело у монахов начало сдвигаться с мертвой точки. На нижней площадке скрипело трущееся дерево, слышались натужные стоны.
А в продух, оказавшися на уровне ног, уже был виден длинный бушприт третьего корабля, нацелившегося прямо в разведенный пролет. На нем висели матросы, поднимавшие дополнительный кливер. Тимофей с тревогой подумал, что их, должно быть, еще много, этих померанских кораблей. И их судьба сейчас находится в его, Тимофеевых руках…
Он выдернул из штанов ремень, накинул на крюк и принялся раскачиваться на этой короткой петле.
Приноровившись, прыгнул. Попал удачно — между двух торчащих лопастей, а руками зацепился за ободья. Крутнулся, скользнул по толстой спице и обрушился на стол. Опрокинул чернильницу, мокрым сапогом наступил на дежурц-журнал. Все это он сделал на одном дыхании, как мог быстро. Однако недостаточно быстро. Когда поднял голову, то увидел наведенный на него арбалет, а над ним — два желтых удивленных глаза. Нельзя было дать им опомниться…
— Уу-уу! — взвыл Тимофей и пальцами изобразил рога.
Глаза огорошенно мигнули. Тимофей моментально свалился со стола и покатился под ноги бубудуску.
Тот все же успел спустить курок. Стрела пролетела над самой головой, даже волосы зацепило чуток.
Тимофей очень резво вскочил на ноги. Чересчур резво, голова опять заболела, затюкала. А бубудуск отбросил арбалет и выхватил из-под рясы длинный кинжал.
— Эй! — крикнул он. — Ко мне! Все. Живо!
И, не мешкая, сделал резкий выпад. Тимофей насилу успел отклониться, кинжал скользнул по правому боку. В печень целил, стервец…
Желтый отдернул руку за миг до того, как Тимофей ее перехватил, и вновь замахнулся. И тут над его головой открылся светлый квадрат.
— Ну-ко! Стоять всем! Не дергаться!
Желтый мгновенно отшатнулся.
А наверху не шутили. Сверху бабахнуло, полетели пыжи. Управляй-камора наполнилась пороховой вонью.
Стрелять в Муроме умеют. Однако желтый бубудуск как-то увернулся, оттолкнул Тимофея, перепрыгнул Митрича и скатился вниз по лестнице.
В люк заглянул стрелецкий десятник.
— Эй, дядько Тимофей! Ты как там? Живой?
— Живой, — сказал Тимофей, кашляя от дыма.
— А где супостаты?
— Внизу затаились.
— Щас выкурим, — сказал десятник, спускаясь.
За ним, щурясь со свету, последовало еще несколько стрельцов.
Увы, на нижней площадке они застали одного Анта.
— Через лючок, через лючок утекли, — прохрипел механикус.
Тимофей выглянул.
Широкими, размашистыми саженками бубудуски уплывали по течению. А впереди всех то показывалась, то исчезала под водой лысина.
— Пищаль, — попросил Тимофей. — Дай мне пищаль.
— Погоди, — сказал десятник. — Не горячись. Это ж бубудуски! Так и войну на Муром навлечем. Нельзя.
— Войну? А им что — все можно?! Да ты Серегу с Антипом видел ли?
— Видел, — сухо сказал десятник.
— Они же мост захватили!
— Вот на мосту и нужно было брать. С поличным. Не удалось… А сейчас — поди, докажи. Заплыв у них спортивный. Упустили…
— Упустили! А где вас носило?!
Десятник крякнул.
— Да нигде особенно. Так, после Ивана Купалы похмелялись Потом барон померанский прибежал. Вы чо, говорит. У вас мост захватывают! Ну, думаем, чудит Альфредка. Потом смотрим — кони на Скрипучем. Крестимся — не помогает. Ну, пошли проверять. А навстречу племяш твой скачет, за живот держится. Будто несет что.
— Ах, сволочь верткая! Говорило?
— Ну да, Говорило. Дрожит, подскакивает, а сам блажит нечеловеческим голосом — спасите, мол, да помогите! Подъезжаем, а там в лодке… такое. Эти бубудуски, они что, совсем сбесились?
— Совсем. И не только эти. По-моему, они все — того. Да что же это! Уходят ведь! Давай сюды пищаль, говорю!
— Ты лучше не за пищаль хватайся, дядько Тимофей. Иди-ка ты лучше к механике своей.
— Это еще зачем-почему?
— Да видишь ли, померанские корабли все проскочили. Теперь к мосту покаянский фрегат прет, «Дюбрикано» называется. А Скрипучий — самое время сводить. Все по закону. Смекаешь?
— Аге, — ощерился Тимофей. — Смекаю! Хрен он проскочит, «Дюбрикано»!
Десятник тяжело посмотрел на Антипа с Серегой.
— А тех сострадариев, — сказал он, — мы еще повыловим. Редко они из своей берлоги выползают, это верно. Да авось еще свидимся. Серега-то свояк мне был. Ты опознаешь кого, дядько Тимофей?
Тимофей вспомнил желтого бубудуска.
