обедом, не так ли?
— Что за вопрос! Однако сколько вопросов теперь у меня…
— И у меня. Вопрос первый: как насчет обеда?
— Дорогой мой спаситель, очень скоро вы узнаете, как кормит благодарный сианец!
И пока Мартин это узнавал, обрат эпикифор успел объявить за их головы бальшу-ую награду.
Очень скоро ба-альшую награду получила некая аббатиса из монастыря Нетленного Томата. Только вот на костре пришлось сжечь совсем других бедолаг, поскольку ни Фань, ни Мартин вновь попадаться в лапы бубудусков решительно не попадались. Мало того, оба очень неплохо умели это делать, хотя школы прошли совершенно разные.
11. БАЗИЛЕВС, ЭПИКИФОР И МАРШАЛ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
ЕГО ЛЮМИНЕСЦЕНЦИЮ ЛИЧНО
Обрат эпикифор!
По донесению фрегата «Дюбрикано» померанская эскадра уже в дельте. Все выходы из Текли перекрыты, высланы разведывательные дозоры. Однако акватория велика, сил все еще не хватает, полностью исключить вероятность прорыва нельзя. Прошу ускорить отправку недостающих кораблей.
Да пребудет во веки веков свет над Покаяной!
Аминь.
Преданный Вам
Писано июля 12 дня 839 года от Наказания.
Борт его величества базилевса-императора
«Упокоителъ»
Его Величество Тубан Девятый, базилевс-император Пресветлой Покаяны, колыхаясь, задыхаясь и отдуваясь, героически поднялся на балюстраду.
Он опоздал всего на три четверти часа. Вопреки всем благовониям от него так разило, что великий сострадарий не смог удержаться, отшатнулся. Тут же, стараясь отвлечь внимание от своего непроизвольного движения, почтительнейше склонился, оправдывая титул эпикифора. То есть Согбеннейшего.
— Прикажете начинать, сир?
Базилевс насмешливо поднял бровь:
— А, ваша люминесценция! Это вы? Кто бы мог подумать! И что вы здесь делаете?
— Хорошая погода, ваше величество, — невозмутимо заметил великий сострадарий.
— Жарища. Чего в ней хорошего, — пробурчал базилевс, вытирая лоб платочком.
Внизу тотчас взревел оркестр.
Ломая строй, застоявшиеся лошади его величества гвардейского кирасирского полка двинулись на площадь, толпы зевак поспешно принялись ликовать, а рассаженные по крышам бубудуски выпустили голубей. Завершая суматоху, пушки столичного гарнизона ударили салютом.
От неожиданности базилевс присел, лицо его посерело. Хватая ртом воздух, он сипло осведомился:
— Ну? Эт-то еще что за шутки, обрат мой эпикифор?!
— Вероятно, капельмейстер решил, что вы подали знак платочком, сир, — любезно пояснил эпикифор.
— Я? Вот еще! Это какой же осел командует парадом? Уж не капельмейстер ли?! Отставить!
Великий сострадарий равнодушно махнул перчаткой.
Капельмейстеру от этого сделалось дурно и он упал. Пышные султаны кирасир качнулись, бравурный марш оборвался. На площади возникла неразбериха, ликование дало сбой. По крышам ошалело метались бубудуски, с риском для жизни пытаясь изловить птиц и вернуть их на исходную позицию. Увы, с голубями это сделать оказалось посложнее, чем с кирасирами.
— Хорошенькую же выучку дерьмонстрируют вверенные вам войска, великий вы мой! — едко промолвил базилевс.
— О да, неважную, — спокойно согласился эпикифор. — Разрешите сменить командира первого эскадрона?
— Смени-ить? Да вы смеетесь! Гнать его взашей, а не менять! Чтоб и духу… в моей армии!
Эпикифор удовлетворенно кивнул. Судьба некоего строптивого капитана Форе, сочинителя прегнуснейших пасквилей, была решена за несколько секунд. Между тем капитан занимал пост начальника личной охраны принца Андрэ. На этом основании простофиля в шпорах и порешил, что может безнаказанно рифмовать слово «ктитор» со словом… в общем, что еще может прийти в казарменную головищу? Между тем ктитором ордена Сострадариев являлся не кто иной, как сам святой Корзин Бубудуск! Ни больше ни меньше.
Но это было еще не все, далеко не все, что можно припомнить капитану. У обратьев из Милосердного Санация имелись веские основания полагать, что именно с легкой руки все того же Форе внештатных помощников ордена именуют теперь не иначе, как ночными пискалами, а на их дверях по ночам малюют ночную же вазу.
Некоторое время назад люминесценция ознакомили со стишками такого содержания:
Обратья из Санация считали, что сочинил эти вирши все тот же Форе. Что еще за неверные дорожки, спрашивается? Нет таких в просветленной империи! Какие, спрашивается, кошки? Почему свершают плотский грех в непосредственной близости со святыми словами? Это следовало пресечь, искоренить и выжечь без малейших сомнений.
Тем не менее, проявляя чудеса покаянского снисхождения, эпикифор направил окайнику милостивую экскрецию, в которой отечески просил смирить гордыню, забыть
