— Уже слышал?
— Уже. «Ямдан», кажется.
— У тебя хорошая разведка.
Марусим хмыкнул
— Да не жалуюсь. А твоя?
— А моя разведка сообщила, что нападение на «Ямдан» совершено не регулярными войсками Мурома, а неким беглым боярином. Тихон тут ни при чем.
— И ты ему веришь?
— Я это проверю.
— Как?
— Скампавей боярина Стоеросова уже ведут на буксире у нашего фрегата «Консо». Думаю, скоро они появятся вот здесь. — Эпикифор махнул рукой в сторону окна, за которым нежно голубела бухта Монсазо. — Под окнами Сострадариума, где сейчас, почтенный марусим, я имею честь беседовать с тобой. А позже тут же побеседую с боярином Стоеросовым. И он расскажет ту правду, которая мне больше подойдет.
Марусим озадаченно почесал макушку.
— Конечно расскажет, — сказал он. — Еще бы! Но какое имеет значение, что ты там вытрясешь из пирата? Когда есть сила, повод для ее применения искать не обязательно. А сила есть, солдат у тебя раз в пять побольше наберется, чем у Поммерна с Муромом, вместе взятых. Или нет?
— Да больше, больше, — поморщился эпикифор. — Но зачем драться сразу с двумя, когда можно драться с теми же двумя не сразу? Тихон не спешит в союзники к Бернару. Все хитрит, считает себя мудрее всех. Что ж, пусть тешится, бородатый дурак. Это мне на руку, поскольку курфюрстом следует заняться в первую очередь. А показания Стоеросова пригодятся потом, когда потребуется взять за бороду весь дремучий Муром.
— Но сначала — Поммерн?
— Безусловно. Между прочим, курфюрст опасен Покаяне не больше, чем Магрибу, дорогой мой Шараф.
— Магрибу? Фи! Чем? Своими двадцатью пятью дивизиями? Да это капля в наших степях! Тем более, — марусим презрительно скривился, — пехота…
— Курфюрст опасен не только и не столько своей пехотой.
— Чем же еще?
— Артиллерией. А еще больше — идеями.
Марусим звучно расхохотался.
— Ху! Утомил. От любой идеи секим-башка отлично спасает. Эпикифор! Твои страхи смешны, это я тебе говорю.
— Напрасно.
— Да? Ну давай, объясни дикарю.
Эпикифор вздохнул, прочел про себя краткую молитву, испрашивая у Пресветлого терпения. Потом сказал:
— Вот представь, что все твои нукеры вдруг перестанут повиноваться.
— Кому, мне?
— Тебе.
Марусим наморщил лоб.
— Не представляю, — честно сообщил он.
— Жаль, жаль. Ладно, попробуем с другого бока. Курфюрст Бернар Второй унаследовал трон тридцать шесть лет назад. За это время он добровольно уступил своему парламенту права на объявление войны, определение размеров налогов и практически всю законодательную власть.
— Право вето все же за собой оставил, — усмехнулся марусим, выпивая. — Уфф… Твое здоровье, гяур.
— Оставил. Но сделал независимыми Курфюрстенбанк и суды, положив в основу их деятельности… — Тут эпикифор поморщился, а марусим сочувственно покачал головой. — … Презумпцию невиновности…
Марусим зевнул.
— И как у тебя язык не ломается.
— …Ликвидировал многие привилегии старой знати…
— Это правильно, — одобрил марусим. — Чтоб в стаи не собирались.
— …организовал Академию наук, разрешил политические партии, согласился на выборность ландтагов и мэров…
Марусим почесал живот.
— Вот чудик! Ну и пусть себе бесится. Нам-то что? К нам это не имеет ни малейшего отношения.
— Ошибаешься. Имеет, и самое непосредственное.
— Докажи.
— Пожалуйста. Двадцать семь лет назад курфюрст отнял у Пресветлой Покаяны округ Швеер. И непохоже, что собирается его вернуть.
— Хе! Вы же сами напали. А Поммерн взял и навесил вам по холке да по ребрам. Потом — ну, было дело, оттяпал кусочек себе на память. Но как же без того? Без этого зачем же воевать? И при чем тут… презумпация?
— Хорошо, хорошо, допустим, — легко согласился эпикифор. — Забудем про то, что напали-то мы из-за еретиков и небесников, да всяких беглецов политических, которых курфюрст прикармливал у себя. Беглецов, заметь, не только из Покаяны или того же Мурома, но и из Магриба.
Марусим впервые начал проявлять интерес к разговору.
— Так. Валяй дальше.
— Изволь. Двадцать четыре года назад некий князек Четырхов откололся от Мурома и попросился, знаешь куда? Правильно, в Поммерн. А почему?
— Да, а почему?
— Да потому, видишь ли, что гуманизма вдруг захотелось князюшке. Просвещения народного… Про Землю, нашу прародину, книжек начитаться изволили. В результате живут сейчас на пенсию, занимаются селекцией какого-то овоща… репы, кажется. Да школы деревенские инспектируют. А корону сдали в музей.
— Ну, этот явно свихнулся. Только нам-то чего беспокоиться? Ни мой эмир, ни твой Тубан коронами не разбрасываются.
— Верно. Но я еще не все сказал.
— А, ну ладно. Извини.
— Девятнадцать лет назад после очередной междоусобицы в эмиратах султан Джанги сказал, что лучше быть живым вассалом курфюрста, чем мертвым подданным эмира. Помнишь?
— Помню, — насупился марусим.
— И что же получается, достопочтенный? При жизни всего лишь одного поколения Поммерн умудрился отщипнуть куски от каждого из своих соседей. За исключением разве что Шевцена. Но и в этом случае как только власть перейдет к молодому графу Вольдемару, окончившему, кстати, и университет Мохамаут, и померанскую Кригс-академию и давно уже разделяющему романтические взгляды курфюрста на так называемые права личности, так вот, как только это произойдет, какая-то форма объединения Шевцена с Поммерном
