— А то, что гордыня — это грех, один из семи смертных грехов.
— А при чем здесь я? — опять спросила она.
— Тобою тоже владеет гордыня, — устало сказал он. — Конечно, совсем другого рода, но она тоже усложняет жизнь и тебе, и окружающим, любящим тебя людям.
Кэтрин, ничего не сказав, вышла из комнаты. Она решила сегодня же закончить разбор писем миссис Браун. Это ее последняя обязанность в этом доме.
Наверное, я действительно заслужила эту реплику в свой адрес, с горечью думала она. Каждый человек заслуживает той или иной реакции на свои поступки. Нет, я не обижена, убеждала она себя. Но мне надо побыть одной и подумать над всем тем, что произошло сегодня.
Сидя у секретера в спальне миссис Браун, Кэти внезапно поймала себя на одной мысли: она хочет, чтобы Гарри уехал сегодня же вечером.
Ей было необходимо побыть одной. Она чувствовала себя опустошенной, подавленной и неспособной здраво рассуждать.
Завтра понедельник, думала она. За неделю что-нибудь прояснится. А сейчас я просто не знаю, как поступить…
Утром следующего дня Кэти собрала свою большую спортивную сумку. Принадлежавшие ей теперь по завещанию невероятные украшения она положила обратно, в потайную нишу секретера.
Это фамильные драгоценности, и они должны остаться в доме, окончательно решила Кэтрин, долго размышлявшая над дилеммой — принять или не принять. Последней каплей в чаше ее сомнений стал вчерашний выпад Джеки. И пусть ее обвинения в адрес Кэтрин были смехотворны, но Кэти решила отказаться от завещанных ценностей. Они должны принадлежать Джеки или жене Гарри. А кто она? Посторонний человек, принятый на работу в дом за очень приличное вознаграждение.
Кэти написала записку Гарри и оставила ее на камине в гостиной.
«Я уехала домой. В секретере осталось то, что должно принадлежать хозяйке этого дома. Спасибо за все. Кэтрин».
Подписавшись, Кэти поняла, что в этот момент разорвала последнюю ниточку, еще связывавшую ее с Гарри. Она гнала от себя воспоминания о лучших минутах, проведенных в этом доме. О прогулках в парке, о первых объятиях и поцелуях с Гарри — то в коридоре, то в гостиной. А все, что связано с их первой и единственной ночью, осталось глубоко в ее душе. И даже мимолетная мысль, касавшаяся той ночи их любви, пронзала Кэти болью. Но ни разу не пожалела она о том, что эта ночь больше не повторилась. Если бы это случилось, ей было бы намного тяжелее разорвать ниточку, державшую ее возле Гарри. Она умела не вспоминать то, чего не хотелось вызывать из памяти. Нет, она ничего не забывала, но ей удавалось месяцами не вспоминать то, что ей не хотелось. Вернее, как только возникали нежелательные образы, она быстро опускала их в самые глубокие закрома памяти. Кэти хорошо владела методами психологического аутотренинга — своеобразным оружием против тоски и печальных воспоминаний.
Кэти спустилась в кухню, чтобы в последний раз позавтракать с Полли.
— Девочка моя! — всплеснула руками повариха. — Как я рада тебя видеть! Садись скорее, остывают маисовые лепешки.
Кэти села на деревянный табурет и подперла руками подбородок.
— Полли, я сейчас уезжаю домой, — тихо проговорила она.
Негритянка так и села на табурет, по счастью стоявший рядом.
— Как, навсегда? Почему? Что случилось? Тебя обидел Гарри? Или Джеки?
Она забросала Кэти вопросами, ни на один из которых девушка не могла бы ответить однозначно. Она просто грустно посмотрела на Полли и проговорила:
— Больше всего мне жаль расставаться с тобой.
Кэти подошла к поварихе и ласково обняла ее.
— Я тебе буду иногда звонить, — обещала она.
— А Гарри знает, что ты собралась уезжать? — спросила Полли, строго посмотрев на девушку.
— Нет, он не знает, — призналась Кэти, опустив голову.
— Это нечестно с твоей стороны, — пристыдила ее Полли.
Кэтрин отошла от нее, уселась на свою табуретку, потом оторвала кусок маисовой лепешки и, намазав ее персиковым джемом, с удовольствием начала есть.
— Налей, пожалуйста, кофе, — попросила она Полли.
Повариха с грохотом поставила кофейник на стол и молча налила кофе в две чашки.
— Не обижайся на меня, — попросила ее Кэтрин. — Я не могу поступить по-другому. Потом ты поймешь меня…
Она выпила кофе, чмокнула добрую негритянку и быстро вышла из кухни.
Сдав магнитную карточку охране, она вывела свой застоявшийся фордик из ворот усадьбы.
По дороге домой Кэтрин размышляла о своем внезапном отъезде, который Гарри наверняка расценит как бегство.
Гордыня… Кэти вспомнила его последние слова, укором брошенные ей. Не гордыня, а чувство собственного достоинства.
Кэти оторвалась от своих мыслей, выезжая на сложную развязку автобана, ведущую из Ферфакса в ее родной Сильвер Спринг.
А ведь многие девушки на моем месте, усмехнулась Кэти, были бы счастливы. Хозяйский сын влюбился в меня, хозяйка оставила кучу драгоценностей. А я, дура, бросила это все и убежала без оглядки.
Кэтрин посмеялась над собой, ни чуточки не пожалев о своем отъезде.
Я не могу забыть, как он предал меня, болью отозвалось в сердце Кэтрин.
Но ведь я же простила его, напомнила она себе самой.
И все-таки я должна уехать, по-другому не могу…
Все! Решение принято. Обратного пути нет.
Кэтрин вздохнула и отогнала от себя гнетущие мысли. До ее дома оставалось не больше километра.
12
— Я тебя не узнаю, Гарри, — усмехнулся Цезарь, выходя на веранду ресторана с бокалом коктейля в руке. — Посмотри, какая хорошенькая блондинка, и глаз с тебя не сводит. Это наша новая сотрудница.
— С некоторых пор мне перестали нравиться блондинки, — буркнул Гарри, помешивая соломинкой свой коктейль.
— Интересно, с каких же это пор? — заинтересовался Цезарь.
Корпоративная вечеринка Департамента юридических споров Пентагона, посвященная Дню независимости, была в самом разгаре. Все мужчины пришли с женами. Только Гарри и Цезарь, уже прослывшие старыми холостяками, держались вместе в сторонке, изредка принимая участие в общей беседе.
— Так все-таки, что с тобой? — не унимался Цезарь. — Я давно заметил, что ты стал
