– Что случилось? – Он был удивлен.
– Я не могу, – глухо сказала она.
– У тебя месячные? – расспрашивал муж.
Элен, не открывая глаз, усмехнулась и покачала головой. Билл недоумевал. Он стал нежно целовать ее закрытые глаза, высокие скулы, прильнул к губам. Целоваться он никогда не умел. Раньше Элен подтрунивала над ним, пытаясь научить его целоваться. Но он не поддавался обучению. И даже не старался. Его гениальность не распространялась на любовную сферу. И она покорно терпела его неловкие, грубые поцелуи.
Но сейчас его губы были ей неприятны, и Элен резко отстранилась. Билл, не ожидая такого сопротивления, окончательно растерялся и сел, обхватив колени.
– Может быть, ты все-таки расскажешь, что произошло?
Элен села, натянула одеяло до подбородка и вздохнула, приготовившись к непростому разговору.
– Я влюбилась, – просто сказала она.
– О боже, а я-то думал… – облегченно рассмеялся он. – Подумаешь, влюбилась. Не в первый же раз… – Билли стал вспоминать: – Помнишь, в прошлом году ты мне говорила, что тебе нравится Том Гланс, режиссер из Голливуда, с которым ты несколько раз играла в теннис в Санта-Барбаре. Потом был этот… как его… Джон, физик из Университета Беркли…
– Потом был Вэл из журнала «Ньюсуик», потом Тэд, тренер по виндсерфингу… – Элен монотонно перечисляла своих поклонников.
– Ну вот видишь, это же все несерьезно. – Билл, казалось, уговаривал и ее, и себя. – Были и сплыли…
– То действительно все было несерьезно, – с досадой сказала Элен. – Да и вообще с ними ничего не было.
Она встала с постели, надела белый махровый халат, налила себе апельсинового сока, в который плеснула немного ликера «Куантро». Элен купила его в аэропорту Лиона, вспомнив, что бабушка Мари-Клэр любила вечерами раскладывать пасьянс, потягивая «Куантро».
Взяв в руки бокал и устроившись в глубоком кресле напротив кровати, Элен начала откровенный разговор.
– Билли, на этот раз все очень серьезно. Я люблю этого человека.
– Ты встретила его во Франции и провела с ним все десять дней. Он француз… – не спросил, а как будто объяснил себе Билл.
– Да, так все и было, и он француз. – Элен улыбнулась и, поставив бокал на столик, развела руками. Этот жест должен был означать: увы, с тобой все кончено.
– Ты что же, хочешь сказать, что решила… расстаться со мной? – заикаясь, спросил Билл.
– Я знаю только, что не смогу больше быть тебе… женой, – объяснила Элен. – А сестрой, наверное, смогу…
Она рассмеялась, желая разрядить гнетущую ситуацию. Но Билл внезапно ухватился за эту мысль.
– Вот и хорошо. Давай просто жить вместе. Можешь не спать со мной. Мы же и так редко спали. Мне это как-то, вроде, и необязательно.
– Твой наивный практицизм поразителен. – Элен встала с кресла и подошла к окну, глядя в темноту.
– А твой француз тоже приехал с тобой? – спросил Билли.
– Нет… он вообще не приедет…
– Глупости какие-то, – бросил Билли. – Давай прекратим этот разговор. Будем жить вместе, как брат с сестрой, если хочешь. А там посмотрим…
Он, как всегда, рассудил мудро, превратив неразрешимую проблему в мало значащее житейское дело, подумала Элен и внезапно успокоилась.
Билл погасил свет и, пожелав ей спокойной ночи, закрыл глаза. Элен легла на свою сторону кровати и отвернулась от него.
10
Прошел почти месяц со времени приезда Элен из Франции. Казалось бы, она просто вернулась к своей прежней жизни. Работа в газете, посещение теннисного корта, бассейна, светских вечеринок (только по долгу службы), хлопоты по дому, совместные завтраки с Биллом за милыми разговорами. Обедали и ужинали они где придется. Элен с друзьями до конца марта ездила в Скво-Вэлли кататься на горных лыжах. Билл в эти дни с радостью оставался дома поработать. Со стороны казалось, что в жизни Элен ничего не изменилось.
Но она чувствовала, что находится на грани нервного срыва. Билл стал ее раздражать. Например, его нечистоплотность, которую она раньше, хотя и замечала, но относилась к ней спокойно: перемывала за ним посуду, вычищала раковины после его небрежного мытья или бритья. Прежде она, как ребенка, просила его принять перед сном душ или причесаться утром перед завтраком. Теперь же она еле сдерживала себя, чтобы не взорваться от его неловких шуток, полтора месяца назад казавшихся ей остроумными.
О Жозефе она не думала. Он просто был внутри нее. Он заменил в ней внутренний голос. Но вместо обычного брюзгливого оппонента теперь в ней жил мудрый, тонкий, нежный,
