— Оставь его в покое. Не видишь, он не в себе, — сказала она.
— Все равно я набью ему морду! Как он смеет руки распускать?!
— Прекрати, дурень, он просто взял меня за руку, — сказала она и вытолкала мужа на лестничную клетку.
Я долго ревел, а потом лег спать. Когда я выполз из комнаты, уже темнело. Я хотел пойти к Берени, извиниться, но потом решил, что лучше разгребу завалы хлама. Хорошо хоть выплакался. Мне уже не хотелось ничего крушить, просто хотелось освободиться от лишних вещей. До позднего вечера я таскал оставшийся мусор и при этом следил, как бы не сломать то, что еще можно использовать. Ближе к одиннадцати в маминой комнате остались только пожелтевшие стены да следы от мебели на полу, в кухне осталось несколько мелких небьющихся предметов, эмалированная кружка, ложки-вилки, тарелки. Можно было еще что-нибудь выбросить, но мои руки уже покрылись волдырями, я уселся на окно и смотрел на людей с фонариками, которые, вооружившись рюкзаками и тележками, в эти часы обходили район и что-то отыскивали в завалах.
Кто-то собирает выключатели от стиральных машин, кто-то охотится за старинными вещами, чтобы на следующий день продавать их на развалах. В свое время я так нашел промокшее собрание сочинений Маркса и развинченную кофеварку. Медножелтая нотная папка Юдит тоже попала к нам вот из такой кучи. По ночам мы обходили район примерно как эти помоечники.
— Возьми этот ночной горшок, — сказала она.
— Майолика, — сказал я.
— Конечно, только немного воняет мочой, — сказала она.
— Точно такой задействован в “Скупом”.
— Тогда дожидайся, пока его спишут, театральный, по крайней мере, не так зассан, — сказала она, и я выбросил горшок обратно в кучу, через пять минут она вытащила помятую нотную папку и сказала, что она ей пригодится. Если подумать, ну что тут могло пригодиться, мы никогда ни на чем конкретном не умели специализироваться, как те, кто, скажем, собирает толькодетскиеигрушки, или толькобелье, или толькометаллолом. Однажды я даже видел, как любитель использованных вещей объезжал район на машине, и верхний багажник у него был забит погнутыми сушилками для белья.
Если спрессовать как следует, весь этот бутафорский реквизит поместится в один чемодан, думал я и смотрел, как внизу мужчина пытается разобрать телевизор.
— Не разбирайте, он работает, — крикнул я из окна, но он не ответил, только уставился на меня.
— Он правда работает, это я его выбросил. Там где-то даже есть пульт дистанционного управления.
— Отвали, — сказал он и с помощью газовой трубы отломал экран и перешел к другой куче.
Я налил себе остатки мятного чая из маминого чайника и стал наблюдать, как три цыганки ссорятся из-за платьев, еще вполне приличных. Одни люди тащили домой постельное белье, другие ковер, третьих интересовали исключительно кухонные полки, и каждый нашел себе что-нибудь. Супруги Берени вернулись домой около полуночи, я высунулся из окна и подслушал их разговор. Ты не притащишь в квартиру мебель, пропахшую трупным запахом, сказал муж. На что жена фыркнула: если бы ты ходил в театр, ты бы знал, это была звезда мирового уровня, наконец они потащили по лестнице шкаф с дверцами под мрамор, принадлежавший не то Ирине, не то Маше, чтобы приспособить его под шкаф для обуви. Одни мраморные дверцы чего стоят, так что могу и не извиняться, думал я. Я сидел на окне и смотрел на мародеров. Иногда я отключался покемарить, но заснуть не мог — я хотел дождаться утра и посмотреть, как машина с пеликаньим клювом заглатывает остатки.
Проснуться на ничейной территории — это все равно что пробудиться в пустыне с зыбучими песками или в болотной трясине, которая не затягивает, но выталкивает человека все выше и выше, но облегчения это ему не приносит. Квартира была голой, как барак, даже хуже, но мне было безразлично. Одеяло облепило меня, теплое, как тина, и сперва я подумал, что это просто от пота, но потом почувствовал удушающе-мышиный запах. Только не со мной. Позор какой, обмочить штаны в тридцать пять лет, думал я. Улица тоже была вся мокрая, платаны в Музейном саду стали грифельно-серыми, хотя чего еще ожидать осенью. За окном смеркалось, получается, я спал примерно двадцать восемь часов. Сейчас же пойду туда, надо, надо, думал я. Одеяло я бросил в ванну, а с матрасом долго не знал, что делать. Потом я полил его водой, вытащил из кровати и повесил на радиатор. Да, сейчас же пойду туда, надо, думал я. Я видел окружающую действительность в подлинном свете. Я бы даже сказал: сейчас я впервые увидел все так ясно, как давно должен был увидеть. Я боялся этого нового для меня ощущения и в то же время был уверен, что поступлю правильно, как в детстве, когда я послал маминого любовника на хрен. Мне дадут пять лет, максимум восемь. Другие-то выдерживали на зоне, думал я. Возможно, зачтут чистосердечное признание, думал я. Должны учесть, я ведь сам приду с повинной, думал я. Но я не обмочусь по новой, думал я, и как раз надевал чистые брюки, когда в дверь позвонили. Минуту я колебался в прихожей, затем вновь прозвучал звонок, и я решил, что Эстер тоже должна узнать. Нет смысла увиливать, рано или поздно она узнает. Пять лет не шутка, Эстер не просто любовница, она самый близкий мне человек, думал я, и, когда я наконец открыл дверь, увидел приходского священника.
— У меня были дела в Пеште. Решил навестить вас, — сказал он. Сперва я не узнал его. Точнее, узнал, но было такое ощущение, будто я видел его много лет назад, скажем, в зале ожидания на вокзале, хотя прошло примерно полторы недели.
— Откуда вы узнали мой адрес? — спросил я раздраженно.
— От вас. Я помешал?
— Нет. То есть да. Не сейчас. Я навожу порядок в квартире, — сказал я. Мы озадаченно стояли в дверях.
— Я здесь до вечера. Если хотите, приду позже.
— Лучше сейчас. Только недолго, я опаздываю на встречу, — сказал я и отошел, чтобы он смог войти.
— Я думал, вы наводите порядок.
— Конечно. Только спешно. Но вы садитесь, — сказал я и затолкал его в свою комнату, потому что она еще имела хоть какой-то вид. Он в своей рясе переступил через кучи мусора, остатки мебели и осколки тарелок, и, пока я убирал одежду с кресла, я заметил, что его взгляд на мгновение остановился на матрасе, повешенном на радиатор.
— Случайно пролилась вода из ведра, — сказал я, жалея, что впустил его.
— Со мной тоже случается, — сказал он, и мне ужасно захотелось спросить его, почему он мочится в постель.
— К сожалению, мне нечем угостить вас. У меня сейчас даже супа из пакетика нет.
— Ничего страшного. Я на минутку заскочил, спросить, как вы.
— Хорошо.
— Не стесняйтесь, скажите, если я мешаю. Мне есть чем заняться в ожидании поезда.
— Скажу. А что, вездеход взорвался?
— Нет, но, скорее всего, я еще долго не сяду за руль. В пятницу я вез коробки с гуманитарной помощью, один ребенок прыгнул в грязную лужу, прямо под колеса. Вы сами
