песочнице, горит волк. Едва одевшись, кое-как, он тут же побежал в сад посмотреть, горел ли в песочнице волк в самом деле. Но там волка не оказалось. Зато гудели в небе самолеты и плакали нянечки: «Война, война началась!»
Я вспоминаю все так подробно потому, что меня иногда берет сомнение: а по своим ли документам живу я? Почему более молодой Коля больше меня помнит? Почему он, чернобылец, помнит Бугу? И еще потому, что мне никогда не хотели давать моих лет, давая лет на пять меньше. Но и это абсурд, так как тогда пришлось бы признать, что я чуть ли не четырнадцати лет пошел в армию. Сейчас я учусь на вечернем отделении Ужгородского университета и работаю столяром на фанерно-мебельном комбинате. Жена Наташа в этом году окончила химфак. Недавно у нас родился сын Андрей, мы его очень любим и думаем, как ©то страшно — потерять сына. Вот отчасти и поэтому сейчас с новой силой так захотелось отыскать родных или хотя бы узнать о них что-нибудь… И если вы можете нам помочь в этом — помогите…»
Из второго письма В. А. Лисецкого
«Спешу поделиться с вами огромной радостью: благодаря передаче «Маяка» нашелся мой родной брат Виктор Лисецкий! И хоть у нас не совсем сходится отчество — он Антонович, а я Анатольевич, — у всех, кто видел нас вместе, не оставалось и тени сомнения, что мы родные братья, так мы с ним похожи. Он родился в 1939 году, воспитывался тоже в детдоме (сперва в селе Плютенце, возле г. Белая Церковь, позже в Умани) и никого из родных не помнит. Метрики у него не сохранились…
Велика наша с Виктором радость. Но остается еще много неясного в нашей с ним истории, главное же — что случилось с родителями? Живы ли они? Нет ли у нас еще братьев и сестер? Почему я ничего не помню о младшем брате? Ведь мне было три года, когда родился Виктор. Почему он оказался во время войны в Плютенцах, а я в детском саду в Буге? Все это мы будем теперь выяснять вместе с ним.
Виктор живет в Луганской области, работает проходчиком в шахте. Узнав мой адрес, после вашей передачи, Виктор написал мне письмо, но заочно мы никак не могли убедиться, родственники ли мы. И вот он приехал ко мне, познакомились, и оказалось, что мы братья».
Иное письмо прочтешь и чувствуешь — тут можно отыскать человека. Таково первое письмо Владимира Лисецкого, где есть воспоминания, и факты, и точная фамилия. Человек в самом деле отыскался. Но воспоминания на этот раз не могли помочь, — то, что помнил Владимир, не сохранилось в памяти Виктора. Не помогла и метрика с пометками на обороте, потому что у Виктора Лисецкого метрика вообще не сохранилась. Единственным доказательством родства оказалась фамилия — Лисецкий. Но одной фамилии мало, однофамильцев тысячи! Не случайно паспортные столы не приступают к розыску, если нет имени, отчества, возраста тех, кого ищут, а известна одна только фамилия.
Но, увидев друг друга, Владимир и Виктор убедились в том, что они братья: «У всех, кто видел нас вместе, не оставалось и тени сомнения, так мы с ним похожи». Значит, решающую роль в данном случае сыграло сходство. Конечно, я не помышляю о том, чтобы вдаваться в проблемы генетики, но о сходстве как об одном из подтверждений в розыске задумывалась не раз.
Вспоминаю такой случай.
В 1944 году под Москвой, совсем рядом с железнодорожной платформой, мать двух мальчиков копала грядки. Время было военное, и каждый клочок земли копали под картошку. Мальчики играли тут же, возле матери. Прошла электричка в Москву. Когда мать невзначай оглянулась, четырехлетнего Юры не было, он исчез. Вернее всего, мальчик каким-то образом очутился в поезде и уехал. Тщетно искала его мать, и только теперь, после передачи по радио, через двадцать два года, получила письмо и фотографию Юры маленького. «Я как посмотрела на карточку, на меня глядит мой сын, я просто не могла оторвать от фото взгляда».
Прислал эту свою детскую фотографию теперь уже взрослый Юра, воспитанный в другой семье. Мать и сын встретились. «Очень трудно да и невозможно описать нашу встречу с Юрой. «… А как Юра был рад…»
Казалось бы, все хорошо: мать узнала на снимке своего маленького сына и, увидев его взрослым, в первую минуту была счастлива. Он стал называть ее «мама», но полной радости в семье не было. Прошло немного времени, и в душе матери появились сомнения. То ей думалось, что ее сын похож на детскую карточку, то она переставала видеть сходство. Возникли сомнения и у сестры Юрия: «Если Юра мой брат, то почему он не похож ни на меня, ни на моих родных? Вот если бы он был похож.»
Но мы ведь знаем, что похожими друг на друга могут быть совсем чужие люди, и, наоборот, кровно родные иногда бывают совершенно не похожими. Неправы обе женщины: мать, которая на основании одного только сходства уверовала в родство, и сестра, отрицающая родство именно из-за отсутствия сходства.
Опыт показывает, как дополнительный довод сходство может сыграть решающую роль (у Лисецких — фамилия плюс сходство). Но оно одно не может служить неопровержимым доказательством родства. Сомнения всегда останутся.
На этот раз в конверт вложен не рубль, а три рубля. Прислали их мне ученики второго класса Свердловской школы, Кустанайской области:
«Мы к вам с большой просьбой. На деньги, которые мы вложили в письмо, купите венок и возложите на могилу Неизвестного солдата. Если венок на эти деньги не купить, купите букет живых цветов и возложите».
Это очень хорошо, это прекрасно, что дети из далекой Кустанайской области шлют свои горячие чувства Неизвестному солдату.
Теперь на могиле его лежит венок, купленный на детские деньги.
Своеобразным мемориалом стал наш Александровский сад. Нет такого дня, чтобы по его широкой аллее не тянулась нескончаемая очередь людей, сосредоточенных, притихших. Многие из них с цветами, венками… Люди идут туда, где возле Кремлевской стены, в мраморных плитах, отражается огонь, который никогда не погаснет. Тут словно преддверие Красной площади. Прямо отсюда людской поток движется дальше и, огибая Кремлевскую стену, устремляется к Мавзолею Ленина.
«Я считаю, что каждый советский человек должен найти хоть одному человеку мать, брата, сестру, потерянных в годы войны.
Бондаренко В. И.»
Я прочла эти строчки и, по правде говоря, улыбнулась: к счастью, не половина же всего населения потерялась, и нет необходимости каждому советскому человеку заниматься поисками. Но само по себе такое преувеличение отрадно. Василий Иванович Бондаренко уверен, что помочь человеку — нравственный долг каждого. Он так и пишет: «Каждый советский человек должен найти…»
Неощутимо входят в нашу жизнь черты новой нравственности. Порой мы их даже не замечаем. Но бывают минуты, когда эти черты выступают особенно явственно.
Несколько лет назад была я в Японии. К нашей туристской группе в Осаке и Кобе и в небольших городках подходили женщины в кимоно и, низко, по-японски, касаясь ладонями своих колен, кланялись нам. Переводчик объяснил: они благодарят вас за присланную в Японию вакцину против полиомиелита, говорят, что это невиданное благородство, никто, кроме Советского Союза, не пришел к ним на помощь.
Мы понимающе переглянулись: японским женщинам кажется невиданным благородством то, что для нашей страны давно стало нормой отношений.
