— Да нет, хотя, конечно, он толковый, знающий.
Месяц спустя Никандров предложил:
— Если хочешь, будем говорить друг другу «ты». Конечно, если хочешь.
— Хочу, — ответила Жанна и удивленно поймала себя на каком-то волнении.
Затем опоздала раз на занятие. Построив группу, Никандров вызвал Жанну вперед. Стал сердито отчитывать:
— Предупреждаю, Сагайдачная. Если хоть раз еще повторится…
Она стояла сердито потупясь и думала: «Ага, голубчик! При других не решаешься обратиться на «ты»?
И услыхала:
— Ты это запомни, Жанна! Никто с тобой цацкаться не будет!
Несколько дней после этого ходила с оскорбленным видом, а потом рассудила — сама виновата, не на кого пенять. И с этого дня сделалась особенно точной, дисциплинированной.
Сверху спортивный зал как на ладони. И зал, и множество юношей и девушек, занимающихся в нем.
Они занимаются на различных снарядах, отрабатывают баланс и прыжок, выжимают гири, колотят в боксерские груши. Это внизу. А здесь, под потолком, залитым яркими лампионами, — здесь, по мере того как идет занятие, ощущение все большей собранности и уверенности.
После, когда Жанна спустилась вниз, Никандров ее похвалил:
— Молодцом!
— Правда? Я сама почувствовала.
— Только смотри: чтобы и дальше так же! Иди переоденься. Я подожду.
Вскоре, как уже не раз до того, вместе вышли из клуба. И вот о чем зашел по пути разговор.
Сначала о молодежном спортивном празднике. Каждый год в начале июля на городском стадионе проводился этот праздник.
— Нынче меня приглашают участвовать, — сообщил Никандров. — С упражнениями на кольцах. Я еще в институте выступал. Кольца, подвешенные к вертолету.
— К вертолету? Это как же — над землей?
— Ну да. Только, конечно, высота небольшая, чтобы можно было разглядеть гимнаста.
Жанна зажмурилась, постаралась представить себе и вертолет, и Никандрова, висящего под ним на кольцах. Потом тряхнула головой:
— Все равно очень здорово! И не боишься?
— Там, наверху, не до того, — улыбнулся Никандров. — А тебе бы, Жанна, не хотелось выступить?
— То есть как? На празднике? Думаешь, смогла бы?
— Все зависит от того, как дальше будешь заниматься, — уклончиво ответил он. И переменил разговор, остановясь перед уличной афишной тумбой. — Ишь как цирк открытие свое анонсирует! Между прочим, я и по этой линии получил предложение. Вчера повстречал одного журналиста знакомого. Он к нам в часть наведывался, когда я армейскую службу проходил. Теперь в газете здешней — отделом искусства и культуры ведает. Он и предложил мне с ходу рецензию писать на цирковую программу. Дескать, мне, как спортсмену, и карты в руки. Конечно, это не совсем так: спорт и цирк не одно и то же. А все же предложение заманчивое. Правда?
Жанна не откликнулась. Казалось, все ее внимание обращено к цирковой афише. И даже вслух начала читать:
— Лузановы, молодежная эксцентрика. Торопов, жонглер. Столбовая, в мире крылатых. Кто это — крылатые?
— Думаю, птицы, — объяснил Никандров. — Слыхал, что некоторые из птиц очень восприимчивы к дрессировке.
Жанна, кивнув, продолжала:
— Вершинины, музыкальные эксцентрики. Буйнарович, силовой акт. Багреевы, воздушные гимнасты.
— Кстати, — перебил Никандров, — тебе бы этот номер полезно посмотреть. Хочешь пойти со мной на открытие?
На улице было темно, Жанна стояла вполоборота к фонарю, и все же Никандров заметил, как она нахмурилась.
— Да нет. Зачем мне? Не хочу!
— Странно ты рассуждаешь, — удивился Никандров. — Как это зачем? Чтобы испытать удовольствие, радость! Лично я очень уважаю цирковое искусство. Гордое оно. Иначе не скажешь — именно гордое. Лучше всяких слов убеждает, сколько совершенного, прекрасного заложено в твоем теле! Почему ты не хочешь.
— Не хочу! — повторила она. И вдруг добавила, набравшись решимости: — Хочешь знать: этот Сагайдачный. Этот, что повсюду на плакатах. Он мой отец!.
— Отец? Но ты никогда, ни разу.
— Верно. Не говорила. Не к чему говорить. Он с мамой расстался, когда я была еще маленькой.
— Ну а ты — ты-то сама к нему как относишься?
— Никак! Он для меня отвлеченное понятие!
— Постой! Но ведь отец же!
— Мало ли что. Был отцом, а теперь.
— Я бы так не мог, — сказал Никандров. — Возможно, потому, что рос сиротой, ласки родительской не видел. Эх, объявился бы у меня сейчас отец!
При этом, как показалось Жанне, взглянул на нее с укором. Подумала: «Надо бы досказать, объяснить, при каких обстоятельствах остались мы с мамой одни!» Но к этому рассказу не смогла себя принудить.
Остаток пути промолчали. Лишь у подъезда — обычно он здесь прощался с девушкой — Никандров спросил опять:
— Ну, а все же? Если я соглашусь писать рецензию. Может быть, все же пойдешь со мной в цирк?
— Нет, не пойду.
— Почему? Из-за матери?
— Да нет же. Как ты, Андрей, не понимаешь? Мне самой так спокойнее!
Глава четвертая
Утром, услыхав шум затормозившей у крыльца машины, Ефросинья Никитична догадалась, какой к ней пожаловал гость. Поспешила навстречу. Действительно, это был Казарин. И не один. За его спиной стояли два человечка. «Ахти мне! Никак, с ребятишками!»
