которую создали себе ханжи и мелкие себялюбивые натуры из слов учителя. И если вы ненамеренно остановились, полковник, если вы избрали эту цитату, то цитируйте дальше: «Каждый богач может напитать тело, но только тот, кто знает, может утолить голод души…» Пересчитайте же мне богачей, их немало среди членов нашего общества, пересчитайте мне тех, кто выполняет обе возможности, кто не стремится почить на лаврах в выполнении одной… последней?
Полная дама с седой шевелюрой несколько раз пыталась перебить противников, обливала доктора гневными взглядами, что-то возмущённо шептала маленькому автору религиозного трактата.
Теперь она выпрямила внушительную фигуру, поднялась, с решительным видом обратилась к полковнику:
— Прошу слова.
Полковник перегнулся в глубочайшем поклоне, сделал рукою широкий пригласительный жест.
Дама сказала, кинув в сторону доктора сухой и враждебный взгляд:
— Мне кажется, как вы, брат, так и вы… сэр, теряете время в бесплодном состязании. Мы намеревались предложить на обсуждение наших бенаресских братьев вопрос простой и ясный. Вы, сэр, как лицо заинтересованное, разрешаете формулировать его перед собранием?
Доктор почтительно наклонил голову в сторону пожилой дамы:
— Прошу вас об этом, сударыня.
Дама настоящим мужским жестом встряхнула седой шевелюрой, обвела испытующим взглядом собрание, сказала:
— При всём моём уважении к научным заслугам вашим, сэр, общество в лице его старших членов вынуждено признать ваши действия не соответствующими основным требованиям корпоративной чести.
Бледные мисс ещё больше потупили гладко причёсанные головки. Офицеры, будто по команде, разом повернулись, с любопытством уставились на человека, получившего тяжёлое оскорбление в столь резкой и определённой форме. Человек стоял спокойно, не подал реплики, лишь выжидательно взглянул на покрасневшее от гнева лицо седой дамы. Та продолжала, видимо волнуясь:
— Да, сэр, не соответствующими чести. Не откажите же теперь ответить, не уклоняясь, на вопросы, подлежащие обсуждению общества…
Дама сделала паузу, потом, медленно отчеканивая слова, с видом председателя коронованного суда сказала:
— Будете ли вы отрицать, что неоднократно делали достоянием профанов сведения, которыми располагают самые высшие степени посвящения нашего общества?
Доктор Чёрный серьёзно и коротко ответил:
— Не отрицаю.
— Так… Станете ли вы также отрицать, что вами неоднократно печатно и устно подрывалось в широких массах доверие к основным догматам нашего мировоззрения?
— Признаю и это.
— Что вы не один раз, и здесь и в Европе, нарушали корпоративную дисциплину, старались восстановить против неё вашу аудиторию.
Доктор ответил:
— Моё глубокое убеждение, что нет элемента более мертвящего, парализующего мысль, чем партийные рамки и партийная дисциплина.
Дама обменялась с полковником и сморщенным старцем в тюрбане возмущённым и в то же время торжествующим взглядом.
— Ах, вы и этого не отрицаете? Тем лучше. Вы сами облегчаете формулировку обвинения. Гм… Исходя из того, что сведениями, которые вы так опрометчиво сделали достоянием профанов, вас вооружило посвящение учителей нашего общества в тайны скрытого знания, которые открыты были вам под клятвой…
Доктор Чёрный внезапно перебил спокойно и мягко, но настойчиво, чуть улыбнувшись синими глазами:
— К сожалению, сударыня… это вынужден категорически отрицать.
Полная дама изумлённо отшатнулась, залилась багровым румянцем, почти крикнула:
— Я вас не понимаю. Что вы хотите сказать?
Доктор ответил, не скрывая мягкой, но чуть-чуть насмешливой улыбки:
— Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Вы утверждаете, будто сведения, которыми я располагаю, приобретены мною в обществе, от лиц, которых вы называете учителями, что таковые посвятили меня под клятвой хранить в тайне…
Дама перебила, не будучи в силах более сдерживаться:
— И это вы отрицаете? Вы…
— Категорически отрицаю, сударыня, — спокойно и твёрдо сказал доктор Чёрный.
Словно дуновение ветра пронеслось в комнате. Бледные мисс, разом выпрямив тонкие шейки, обратились назад, уставили на дерзкого протестанта полные суеверного ужаса округлившиеся фонарики глаз.
В рядах офицеров усиленно зашаркали подошвы, звякнули шпоры. Француз, коммерческий агент, фукнул в седую эспаньолку, откровенно и одобрительно крякнул.
Дама крикнула, потеряв самообладание:
— Это, это… не знаю, как назвать это, сэр. Здесь не время и не место для шуток.
— Но я не шучу, сударыня, — возразил доктор. — Я категорически отрицаю, что сведения, которые вам угодно называть скрытыми, я почерпнул в вашем обществе.
— Вы член нашего общества.
— Что ж из этого? Я вступил в члены ещё в Европе, в качестве лица, интересующегося всяким движением с религиозно-нравственной подкладкой. Мало того, вам самим, сударыня, должно быть известно, хотя бы от профессора Шнейдера, что даже и в этом инициатива принадлежала не мне. Видные члены вашего движения настойчиво при-гла-ша-ли меня, сударыня.
Полное лицо седой дамы приняло почти синеватый оттенок. Задыхаясь, прокашляла:
— Но сведения, сведения!.. Вы уклоняетесь в сторону.
— Сведения?.. — доктор Чёрный задержал на минуту на лицах президиума чуть-чуть иронический взгляд. — Будьте любезны, сударыня, назвать собранию лиц, учителей, как угодно вам называть, которые посвятили меня в тайны вашего общества?
— Вы напрасно будете трудиться, сударыня, — прибавил доктор, видя, как дама с растерянным видом обратилась к полковнику, как сморщенный старик, поднявшись с места, заковылял к трибуне. — Вы напрасно потеряете время. Ни здесь, в Бенаресе, ни в Адьяре, ни в Европе вы не найдёте лиц, посвящавших меня в ваши тайны, бравших с меня, как вы уверяете, клятвы.
— Значит…
— Значит, я почерпнул эти сведения из другого источника, и только ему принадлежит право требовать от меня отчёта.
— Но… но в таком случае, какой же источник?
Доктор Чёрный вежливо улыбнулся.
— Виноват… Вы только что обвиняли меня в излишней болтливости, сударыня, в неуменье хранить тайны.
