комнату и по-человечески объяснял, что ему очень надо… Что именно „надо“, зависело от возраста и пола судьи. В больницу к бабушке, забрать дочь из школы, поехать к научному руководителю. С выдумкой у Вадима был полный порядок. И летел к Ире! Теперь он постоянно вспоминал слова старого коллеги, относительно главного преимущества адвокатской профессии.
Вадим был всего лишь вторым мужчиной в жизни Иры, но в постели она его поражала. Причина крылась не только в ее непосредственности, открытости и искренней влюбленности в Вадима, но и, как ни странно, в большей осведомленности в секретах секса. Которого, как известно, в Советском Союзе не существовало. Хотя о нем все и думали. Глеб привозил из загранкомандировок эротические, а порою и порнографические фильмы. Ира их смотрела, всегда без Глеба, что-то ее задевало, что-то нет. Но рядом с Вадимом накопленные и нерастраченные познания, помноженные на инстинкт, проявились в полной мере. Вадим просто с ума сходил от того, что вытворяла Ирина. Но в этом не было разврата — она отдавалась любви так естественно, так нежно, так трогательно и вместе с тем умело, что Вадим понял — от этой женщины он не откажется никогда!
Судебное заседание откладывалось уже три раза. И каждый раз почти на месяц. То Глеб Правдин уезжал в командировку, то Рыскин представлял справку о занятости в другом процессе, то брал больничный. При этом Глеб постоянно названивал Ире и уговаривал ее передумать, забрать исковое заявление. Но как только она начинала колебаться, и Вадим, и Ира-сводница, каждый по своей причине, ее отговаривали. Встречи Вадима с „моей Ирой“ стали более редкими, два-три раза в неделю, но не менее пылкими. Дома Лена иногда смотрела на Вадима долгим задумчивым взглядом, но ни о чем не спрашивала. Вадим никак не мог понять, догадывается жена о его тайной жизни или нет. Ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, но даже ближайшему другу, Автандилу, довериться он побоялся. Мало ли как жизнь сложится, а давать кому-то такой компромат на себя казалось совсем неразумным. Как-то раз Вадим попробовал заговорить на эту тему с отцом, но тот жестко разговор пресек, сказав: „Потерять можешь все. Вторую такую, как Ленка, не найдешь, а что выиграешь, сказать трудно“. Вадим попытался все же тему развить, но отец еще жестче его оборвал: „Думай сам. Главное не то, как хорошо в постели, а то, есть ли о чем поговорить после нее!“ Как ни странно, короткая отцова отповедь запала Вадиму в душу. Он неожиданно обнаружил, что с Ирой ни о чем, кроме ее бракоразводного дела, говорить ему неинтересно. С Ленкой же они обсуждали все и всегда, и это было страшно важно, увлекательно, необходимо. Иринины представления о жизни казались ему порой банальными, как из учебника. Но в постели она была, конечно, невыразимо прекрасна…
Наконец, почти перед самым Новым годом, к назначенной судьей дате никаких заявлений противной стороны о переносе дела не поступило. Вадим перед процессом не волновался, уверовав, что никаких особых проблем возникнуть не должно. Вывезенные Ирой-сводницей вещи Глебу было не достать. Соответственно, оставшиеся, наименее ценные, будут поделены пополам. А может, с учетом интересов ребенка и задуманной Вадимом „шуткой с кольцом“, удастся и вовсе долю Глеба значительно уменьшить. Проблемным оставался только вопрос о машинах. Какую присудят Ирине и в каком размере удастся взыскать компенсацию за третью машину с Глеба? Надо было приготовиться к тому, что если по справке оценка спорной, третьей, машины будет явно занижена, то придется быстро „перевернуться“ и просить оставить машину Ирине, а Глебу присудить компенсацию. Если же, наоборот, цену „задерут“, то машину — ему, а компенсацию — Ирине. Конечно, несколько беспокоило Вадима то обстоятельство, что Рыскин был адвокатом суперкласса и мог подкинуть что-нибудь такое, чего Осипов не предусмотрел. Но с другой стороны, заготовки Вадим подготовил не тривиальные, а Рыскин особой фантазией не отличался. Брал занудством и феноменальной памятью руководящих разъяснений Верховных судов Союза и РСФСР.
Шел второй час процесса. Ирина изложила свои исковые требования, сказала, что Глеб вывез часть вещей, наиболее ценных. Вадим внимательно следил за реакцией и Правдина, и Рыскина. Глеб только осуждающе покачал головой, а Рыскин, бросив взгляд на Вадима, понимающе кивнул головой. „Ну что ж, к этому они оказались готовы, — подумал Вадим. — Хорошо держат удар. Жаль! Я рассчитывал на истерику. Не прошло“, — расстроился Осипов, но тут же успокоил себя мыслью — важен результат; вещи остаются в распоряжении Ирины, это — главное.
Глеб выступал очень коротко и сдержанно. На развод согласен. На раздел имущества по предложенной схеме — тоже. Очень сожалеет о распаде семьи, причин чему не понимает. Что касается раздела машин, то об этом позже скажет адвокат. Здесь все не так просто, Вадим насторожился: „Что они задумали? Что вообще здесь можно придумать?“ Но долго рассуждать было некогда, поскольку судья поинтересовался у Осипова, есть ли свидетели с их стороны.
— Да, товарищ председательствующий. — Вадим встал. — Мы просим допросить Ирину Безрукову, любовницу Глеба Николаевича Правдина, с которой он был близок три года, предшествовавшие распаду семьи.
Вадим рассчитывал, что такая формулировка вызовет взрывную реакцию Глеба. Нет, тот и бровью не повел. Рыскин же и вовсе будто отсутствовал. „Черт! А они хорошо подготовились“, — успел насторожиться Вадим. И тут в зал вошла Ира-сводница. Она блестяще выполнила задание Вадима. Если „моей Ире“ Вадим велел надеть белую блузку, застегнутую под горло и черную юбку — десять сантиметров ниже колен (классическая „училка“ — так сформулировал свое задание Осипов клиентке), то Ира-сводница предстала во всей красе порока. Туфли на высоченном каблуке (специально переобулась в коридоре суда), черные колготки в сеточку (последний писк московской моды), мини-юбка, скорее даже супермини, ярко-желтая кофточка с декольте, начинавшемся чуть выше пояса юбки. Ярко- красная помада на губах довершала образ дорогой валютной проститутки, по крайней мере, каким он рисовался в представлении Вадима.
Два мужика, народных заседателя, явно передовики социалистического соревнования с ближайшего станкостроительного завода, аж крякнули, увидев такую „диву“. Судья, понимающе взглянув на Вадима, слегка улыбнулся. Его эти постановочные трюки давно уже не сбивали с толку. Рыскин посмотрел на свидетельницу, на Вадима и опять осуждающе покачал головой. „Ну и что? Дешево, зато сердито!“ — успокоил себя Вадим.
— Ну и как вы жили? — поинтересовался судья, пока секретарь отбирала у Ирины подписку об ответственности за дачу ложных показаний.
— Регулярно! Не поверите, товарищи судьи, — регулярно! — с вызовом и одновременно кокетливо ответила Ирина-сводница.
Все мужчины, присутствовавшие в зале суда, прыснули со смеху. Только судья чуть растянул губы, а Рыскин даже головы от бумаг не поднял. Глеб же заржал, словно жеребец в стойле. „Первый прокол!“ — подумал Вадим.
— Что вы можете сказать по существу рассматриваемого иска? — официальным тоном произнес судья.
— То, что могу по существу, — вам будет неинтересно. Вернее, интересно и даже очень, но знать не положено, — продолжала эпатаж суда Ирина.
— Это ваш свидетель, — судья повернулся к Осипову, — задавайте вопросы.
— Спасибо! — Вадим решил не тянуть кота за хвост, тем более что Ирина-сводница явно переигрывала. — Скажите, Правдин делал вам какие-либо подарки?
