бы не ты — он бы так и бегал за этой дурочкой.
Вадим потерял дар речи и тупо уставился на собеседницу. Та весело, беззаботно рассмеялась.
— Ладно, слушай. Только пообещай, что никогда и никому ты не расскажешь то, что сейчас услышишь.
— Это обязанность адвоката. Обещаю.
— Знаю. Я про тебя столько знаю… Ты действительно болтать не станешь. Тебе это самому не выгодно. И, предупреждаю, небезопасно. Так вот. Я — капитан КГБ. Три с половиной года назад мне поручили проверить, так сказать, благонадежность совзагранслужащего Глеба Правдина. Познакомиться, завоевать его доверие — дело для профессионала простое. Ну, ты понимаешь… Вы же, мужики, примитивны в этом вопросе, а главное, абсолютно самоуверенны и слепы. Но так получилось, что я влюбилась. Глеб, поверь, достойный человек. А главное — именно мой тип мужика. Но он был без ума от своей Снежной Королевы. Всегда холодной и всегда для него недоступной. Тогда я и решила их развести. Только не говори, что я поступила плохо. Я боролась за свою любовь — здесь все дозволено. Согласен? — Ирина остановилась и серьезно посмотрела на Вадима.
— Согласен. Если это любовь — согласен.
— Ну а дальше дело техники. Встретилась с Ириной, рассказала ей все как есть. Правда, найти такие шмотки, как Глеб ей привозил, оказалось трудно, но коллеги помогли.
— Ух ты! — не сдержался Вадим.
Ирина верно поняла его восклицание.
— Уважаешь?
— Да-а-а, — протянул Осипов.
— А дальше я захотела убить двух зайцев сразу. И чтобы она в моей шкуре побывала, и чтобы Глеб все понял. Помнишь ее мини-юбку, когда ты к ней в первый раз приехал?
— Помню, — глухо ответил Вадим.
— Я ее ей накануне сама купила. Знал бы ты, каких усилий мне стоило заставить ее надеть!
— И зачем тебе это было нужно?
— Какой ты тупой! Извини, конечно, Я получала моральное удовлетворение, когда она мне плакалась, как ей тяжело, когда ты вечером уезжаешь домой. Три года Глеб точно так же уезжал от меня к ней. Подло? Может быть, но я должна была поквитаться. Ну а кроме того, ребята из „наружки“ сделали для меня несколько ваших фотографий с Ириной, чтобы я их показала Глебу. Знаешь, как отрезвляет? Кстати, я тебе их принесла. С негативами. Чтобы ты не очень в моей порядочности сомневался.
— Спасибо, — тупо буркнул Вадим.
— Вот, собственно, и все. Но самый забавный момент наступил, когда ты мне предложил вывезти особо ценные доя Глеба вещи! Ведь без коллекции масок он просто жить не может. — Ирина залилась смехом. Не смог удержаться от улыбки и Вадим. Таким идиотом он себя еще никогда не чувствовал.
— А бриллиантовое кольцо? — неожиданно поинтересовался Осипов.
— Ни хрена ты в бриллиантах не понимаешь, Вадик. Это — фианит!
Минут двадцать после ухода Ирины Вадим просидел в кабинете один. Секретарша, которую уже допекли ожидавшие Осипова посетители, зашла к нему и поинтересовалась, все ли в порядке.
— Теперь — да! Надеюсь, навсегда! Или, по крайней мере, надолго!
Секретарша пожала плечами и заторопилась в сторону приемной.
Часы
Женя Коптев позвонил около одиннадцати вечера. Для него время позднее. Вадим хорошо знал, что Женя всегда ложился в десять, чтобы встать в шесть и до работы успеть проплыть в „Чайке“ обязательные два километра. Лена всегда ставила Женю в пример Вадиму. Ей нравилось в нем все. И спортивный, и за собой следит, и выдержанный, и эрудированный. Ну прямо образцовый мужчина. Слава богу, в набор его достоинств она не включала наличие у Жени денег. То, что Женя, кандидат экономических наук, делал ключи в ларьке металлоремонта на Киевском вокзале, Лену не смущало. Удивляло — возможно, но не смущало.
У Вадима была своя версия Жениной „переквалификации“. Его брат уже четвертый раз сидел „за валюту“, Это была одна из самых серьезных статей, „авторитетная“. Советская власть сурово наказывала тех, кто осмеливался нарушить ее монополию на торговлю иностранной валютой и драгоценными металлами. Вторая „ходка“ по этой статье — и ты особо опасный рецидивист. Женин брат получал по десять лет, отсиживал восемь, выходил на полгода-год и опять отправлялся на зону. Женя всегда резко пресекал любые разговоры о брате, лишь однажды сказав Вадиму: „А ему теперь там привычнее. Да и порядка там больше“. — „А как же свобода?“ — поразился Вадим. „Можно подумать, что мы живем на свободе“, — мрачно оборвал разговор Коптев. Так вот, одна из причин Жениного отшельничества виделась Вадиму в том, что в ларьке металлоремонта Женя чувствовал себя свободным. Ни начальства, ни плана, ни профсоюзной с партийной организаций. Взял болванку, вставил в станок с одной стороны. Ключ — с другой. Прокатил фрезой три раза — и готово. Клиент отдал деньги и ушел. Вадиму так нравился процесс превращения болванки в ключ, что дубликаты своих ключей он, приезжая к Жене, делал своими руками. Разумеется, под присмотром, но — сам.
Имелась и другая версия. Вадим понимал, что более удобного места для сокрытого от посторонних глаз обмена валюты на советские рубли придумать невозможно. Помещение крохотное, поэтому если клиентов оказывалось больше двух, остальным приходилось ждать на улице. Значит, рассуждал Вадим, всегда можно организовать незаметную и якобы случайную встречу пары нужных людей. Друзья Жениного брата, так сказать, коллеги по бизнесу, наверняка Коптеву доверяли (еще бы, брат на зоне — гарантия, что Женя стучать не станет). Ну а Жене, предполагал Вадим, доставались посреднические проценты. Иначе почему у того всегда водились деньги?
Когда Вадим рассказал эту версию отцу, тот рассмеялся:
— Все много проще. Женя покупает на заводе часть болванок легально, а часть — „слева“. Соответственно, деньги за ключи, сделанные из „левых“ болванок, полностью достаются ему.
— Это же копейки! — попытался защитить свою романтическую версию Вадим.
— Чтобы иметь много денег, надо не много зарабатывать, а мало терять! — философски заметил отец.
— То-то у тебя всегда денег не хватает! — огрызнулся раздосадованный сын.
— А это уже другая тема. Я занимаюсь тем, что мне интересно, где мозги крутятся, а не тем, что хорошие деньги дает. И плюс я очень люблю спокойно спать. Поверь, это дорогого стоит. — Михаил Леонидович не обратил внимания на раздражение сына. Он и вправду считал, что жить надо с удовольствием. На сегодня деньги есть, а наступит завтра — вот тогда и озаботимся. На сберкнижке у отца лежали три тысячи рублей, полученные в наследство от бабушки Анны. Все, что он зарабатывал сам, тратилось немедленно и без остатка. И разумеется, не на хрусталь и фарфор.
