Суть речи Иванова, продолжавшейся более пяти часов, сводилась к простому выводу — и Кузьмичев, и Булычева полностью изобличены как показаниями свидетелей, так и показаниями самой Булычевой. С учетом всех смягчающих и отягчающих вину обстоятельств прокурор попросил Кузьмичеву назначить наказание в виде 13 лет лишения свободы. В этот момент обе заседательницы, до того почти задремавшие, вскинулись и с удивлением и неодобрением посмотрели на своего бывшего соседа по столу. А для Булычевой — 9 лет лишения свободы. Булычева, услышав это, заголосила во все горло, забилась в истерике и затихла, упав в обморок. Володя посмотрел на нее с презрительной жалостью. „А чего ж ты ждала?“ — подумал Вадим. Адвокат Булычевой даже не повернулся в сторону своей подзащитной.
Горе-защитник несчастной женщины, который весь процесс просидел, разгадывая кроссворды, подробной речью ни себя, ни суд утруждать не стал. Как и его подзащитная, признавая вину в содеянном, он попросил суд при определении меры наказания учесть наличие несовершеннолетнего ребенка на иждивении, раскаяние и активную помощь следствию. В этот момент Вадим довольно громко, вроде бы сам себе, сказал: „Уже учли!“ Шатунова кивнула одобрительно головой, а Зеленцова беззлобно сделала ему замечание за нарушение порядка. Адвокат Булычевой совсем сник и, скомкав, закончил свою никчемную речь.
Вадим попросил перерыв на два дня. Для подготовки выступления с учетом аргументов представителя государственного обвинения. Зеленцова объявила перерыв на один день. Когда Вадим выходил из здания суда, его догнала запыхавшаяся Шатунова.
— Успеха вам, Вадим Михайлович! Я в вас верю! У вас получится! — старалась она подбодрить Осипова.
— Спасибо! Главное, чтобы у вас получилось! — со значением отозвался Вадим.
Шатунова покраснела и вдруг с вызовом ответила:
— А мне терять нечего! Дальше моих Вялков не пошлют!
Речь Вадима заняла шесть часов. Плюс перерыв на час. Адвокат эпизод за эпизодом анализировал предъявленное обвинение. Напоминал о противоречиях, нестыковках в показаниях свидетелей. Особенно упирал на явные глупости в показаниях Булычевой. Несколько раз даже произнес слово „самооговор“. Почему-то адвокат Булычевой очень неодобрительно в эти моменты смотрел на Вадима. Но Вадим никакого внимания на него не обращал, а мерно, монотонно шел дальше и дальше. В зале возникло ощущение танковой атаки. Моторы гудели ровно, но надвигающаяся мощь — не металла, а железной логики, тем более страшная своей силой, что Вадим исключил в речи всякие эмоции, — делала свое дело. Тишина стояла полнейшая. Минх и Шатунова брали ручки, склонялись к блокнотам. Зеленцова, не записавшая ни слова во время выступления Иванова, сейчас время от времени что-то помечала в своих бумагах.
В конце речи Вадим заговорил о гражданской совести. О совести тех, от кого зависит судьба человека. Вадим подчеркнул, что имеет в виду следователя, но только дурак мог не понять — это было прямое обращение к судьям. К их совести. Осипов не сомневался, что Зеленцова не даст ему договорить. Такого не позволяли никому, но Вера Ивановна молчала, слушала, отвернувшись к окну. Или не слушала, а пропускала мимо ушей, Вадим понять не мог. Но он и не на нее рассчитывал. Минх будто вдавилась в кресло и не поднимала глаз, Шатунова же, наоборот, гордо выпрямила спину, смотрела в упор на Вадима, кивала головой, вся подавшись вперед. Казалось, она сейчас вскочит с каким-нибудь боевым кличем и бросится на амбразуру. Иванов снисходительно улыбался.
Когда Вадим попросил оправдать Кузьмичева за отсутствием доказательств его причастности к инкриминируемым деяниям (для заседатедьниц Вадим уточнил простым языком — „Просто он ни в чем не виноват!“), Зеленцова спокойно объявила:
— Спасибо, товарищ адвокат. Перерыв на десять дней.
В конвойке Володя сразу спросил Вадима:
— А последнее слово? Она что, забыла?
— Нет, разумеется. — Вадим был без голоса и совсем без сил. — Так часто делают: дают последнее слово, а через час начинают оглашать приговор.
— Так она его напишет еще до последнего слова? — поразился Кузьмичев.
— Она, я думаю, его уже давно написала!
Кузьмичев грустно посмотрел на Вадима.
— Ну и работа у вас, адвокатов. Не позавидуешь. Езжайте-ка отдыхать, „товарищ адвокат“, — передразнил, как смог, Кузьмичев. — Ничего! Пробьемся!
— Это ты меня подбадриваешь? — Вадим криво усмехнулся.
— Тебя, тебя! — Володя рассмеялся. Вечером позвонил Эдуард Николаевич:
— Я коротко. Чтобы вы не сомневались в моих словах, напомню. Я говорил, что о вас мы будем судить не по результату, а по вашей работе. Уже сейчас могу сказать — вы все сделали, как обещали. Приятно было с вами познакомиться. Еще свидимся. До свидания! — И положил трубку, не дав Вадиму ответить ни слова.
Через неделю, в субботу, неожиданно позвонил Аристархов. У Вадима сердце упало: „Неужели все-таки расстрел?“ Актер попросил сегодня обязательно встретиться. Про шифр забыл начисто — прямым текстом. „Видать, совсем плохо“, — подумал Вадим.
— Но консультация закрыта. Суббота! — напомнил Вадим.
— Значит, в ГУМе, у фонтана.
Что еще мог предложить коренной москвич?
— Фонтан ремонтируют, — механически заметил Осипов.
— Значит, у ремонтируемого фонтана, — уже с раздражением отозвался актер.
— Веру вызывали в КГБ. Куда-то очень высоко. Она в истерике. Не знает, что делать! — Вся пафосность Аристархова куда-то исчезла. Он не играл никакой роли. Вадим-то думал, что плохой актер все время что-то изображает, ну хотя бы самого себя. А сегодня — нет. Перед ним стоял просто очень взволнованный мужчина.
— Чего от нее хотят? — как можно спокойнее спросил Вадим.
— Она ушам своим не поверила! Ее просят вынести оправдательный приговор!
— Что-о?!! — заорал Вадим.
— Оправдательный приговор! — медленно повторил Аристархов.
— Почему? — неизвестно зачем спросил Осипов. Будто актер мог знать.
— Она не понимает. Ей сказали только одно: какая-то статья должна в четверг выйти в „Московских новостях“. И приговор нужно вынести в среду.
— Но у нас перерыв до пятницы! — Глаза Вадима полезли из орбит.
— Это она перенесет, — спокойно сообщил актер.
— Как?!!
— Не знаю! Какое это имеет значение?! Вопрос — что ей делать? С Комитетом ссориться нельзя, с прокуратурой тоже. Она говорит, что оправдательных приговоров по таким делам не бывает! Что гэбэшники пытаются решить свои вопросы за ее счет. Что это — конец карьеры! — Губы актера дрожали, он даже схватил Вадима за лацканы пиджака.
— Стоп! — рявкнул Вадим, чтобы прекратить истерику. — Дайте подумать!
Вадим призвал логику. Странно, что в Комитете испугались статьи. Про них писали сейчас столько и такого, что одной статьей больше, одной меньше — разницы никакой. Вспомнили, что Кузьмичев их когда-то кормил? Нет, это точно не вариант. Во-первых, хотели бы помочь — помогли бы раньше. Во-вторых, о таких вещах стараются поскорее забыть, а уж
