Крауминем кролика.
Внимательно выслушав рассказ Густава Яновича, Кулагин снова подумал, что чекистская работа за рубежом много сложнее, чем это представлялось ему в Москве. Прав был Вячеслав Рудольфович, предупреждая «инженера Арбенова», что антисоветская эмиграция не остановится перед любыми средствами. Даже если поиски таких средств порой оканчиваются курьезами, подобными тому, о котором поведал сейчас Крауминь.
В то же время в рассказе ещё раз насторожила знакомая фамилия Эльвенгрен.
При разработке плана операции Кулагину показали папку с лаконичной надписью: «Чрезвычайно опасен». В папке находились материалы, имеющие отношение к штаб- ротмистру Эльвенгрену Георгию Евгеньевичу.
Животную ненависть ко всему советскому штаб-ротмистр не утолил даже в контрразведке Юденича. После разгрома генерала Эльвенгрен удрал в Финляндию и там сразу же вошел в контакт с бароном Торнау, кутеповским резидентом в Гельсингфорсе.
Три раза ходил через советскую границу. Признанный боевик, не стесняющийся в средствах, человек недюжинного хладнокровия, умеющий к тому же отлично стрелять.
В той папке хранилась и добытая чекистами запись разговора Эльвенгрена с бароном Торнау. Из неё явствовало, что единственным способом ведения борьбы в настоящих условиях штаб-ротмистр считает хорошо и широко организованную террористическую деятельность как внутри России, так и за рубежом.
Перед глазами выплыла строка из записи этой беседы, подчеркнутая карандашом Менжинского: «Теперь, в связи с генуэзской операцией, особенно интересно было бы этим заняться».
О разговоре с Торнау стало известно в Париже, и в Гельсингфорс прикатил представитель Торгпрома, перекупивший боевика для организации покушения на Чичерина во время следования советской делегации в Геную.
Операция провалилась. Из Берлина Эльвенгрен уже не возвратился в Финляндию. Решил, наверное, пребывать поближе к хозяевам, чтобы в нужную минуту всегда быть под рукой.
Судя по рассказу Крауминя, сейчас Эльвенгрен нашел контакты и с кирилловцами. Весьма настораживающая деталь. В плане операции Эльвенгрен учитывался лишь как вероятный вариант. Сейчас, похоже, он станет одним из реальных противников Кулагина.
— Не стоило вам так рисковать, Густав Янович, — озабоченно произнес инженер Арбенов.
Рассказ Крауминя настораживал. Выполнение задания требовало каких-то особенных действий, умных расчетов и неожиданных ходов.
А тут дурацкая зажигалка, собака на поводке, кролик…
Крауминь не производит впечатления легкомысленного человека. Отлично работает в Париже, хорошо законспирирован, не имеет провалов.
Может быть, потому, что научился обращать в собственную пользу не только крупное, особенное, но и повседневное?
Вспомнились слова Менжинского о непременном учёте при разработке задания всех мельчайших деталей.
Впрочем, кто может угадать, что мелкое в чекистской работе, а что крупное. Зыбкая, как паутина, нить порой приводит к отличному результату, а крупное, при внимательной разработке, оказывается мыльным пузырем.
Ладно, к главарям Торгпрома Арбенов попытается всё-таки пробиться, но и капитана Нарокова тоже не будет сбрасывать со счетов.
Между прочим, судя по коносаментам, груз плыл из Бизерты по Средиземному морю. «Дюк Ришелье» мог завернуть и в Марсельский порт. От Ниццы до Марселя рукой подать.
— Шифровка инженера Арбенова! — обрадованно сказал помощник, подавая Вячеславу Рудольфовичу листок бумаги. — Из Парижа.
Менжинский мгновенно пробежал глазами строки короткого сообщения.
— Умница Кулагин! Столько рогаток прошел и нигде не зацепился… Ах какой молодчина! Как его семейство поживает?
— Разговаривал с ивановскими товарищами. Жену устроили на ткацкую фабрику. Хотели продуктов подбросить, дров. Отказалась наотрез. Не хочет для себя никаких исключений… Ждёт мужа из командировки.
— Передайте, что товарищ Кулагин пребывает в полном здравии и шлёт привет.
Вячеслав Рудольфович откинулся на спинку кресла, довольно потер руки. Но глаза за стеклами пенсне тут же посерьезнели.
— Кирилловны зашевелились неспроста. Не исключено, что Чичерин задержится в поездке для отдыха и поправки здоровья на Лазурном берегу. Врачи это настойчиво рекомендуют. Износилась старая гвардия…
— Вам бы тоже подлечиться, Вячеслав Рудольфович… На этой неделе два раза врача приглашали в кабинет.
— А кирилловцами кто будет заниматься? Торгпромом, генералом Кутеповым, николаевцами? Может, попросить их воздержаться от контрреволюционной деятельности, пока ваш начальник товарищ Менжинский находится на поправке здоровья? Боюсь, что они нашей просьбы не поймут.
Да разве только это…
Опираясь рукой о край стола, чтобы невзначай не вспугнуть притихшую боль в спине, Вячеслав Рудольфович поднялся и подошел к карте. Взгляд задержался на тонкой синей жилке, причудливо пересекавшей строгие линии географической сетки.
Волга… Великая русская река. Волга-матушка, Волга-кормилица, воспетая в песнях, сказаниях, легендах.
Сейчас слово «Волга» было связано со страшным словом «голод». Голод в Поволжье, голод в Приуралье, на Северном Кавказе, на разоренной войной и бандами, обескровленной Украине.
Жесточайшая засуха двадцать первого года погубила посевы. А за одной засухой последовала другая.
Голодало почти тридцать миллионов. Особенно тяжелое положение было в Поволжье.
На борьбу с голодом страна бросила все силы. По инициативе Дзержинского чекисты спасали голодающих детей.
Сегодня, приехав на работу, Вячеслав Рудольфович увидел в вестибюле свежее объявление:
«Бюро ячейки РКСМ доводит до сведения всей молодежи, что согласно постановлению общего собрания будет производиться отчисление части ежедневного пайка в пользу интерната для голодающих детей Поволжья».
Отчисление от ежедневного пайка было каплей в море, но объявление заставляло задумываться. Между строк в нём звучала связь между отношением к революции и отношением к детям. Если вдуматься — то и другое было заботой о будущем.
Возмужание страны было трудным. Кроме борьбы с прямой контрреволюцией чекисты включились и в работу по восстановлению хозяйства. Было создано Экономическое управление, в задачу которого входила борьба со спекуляцией, воровством и взяточничеством. Бороться было с чем. На железных дорогах хищения иной раз достигали восьмидесяти процентов отправленного груза. Сухаревское торжище питалось в большей
