только и делал, что тщательно охранял ее — особенно во время работы, следя, чтобы никто не понял, как именно все происходит.
А вначале все шло тихо, спокойно, незаметно. Наташа находила человека и иногда разговаривала с ним, иногда — с его родными или знакомыми, если таковые имелись. Часто ее принимали за сумасшедшую, но некоторые соглашались попробовать. У самой Наташи было три условия — приход в темноте, обязательное предъявление паспорта, с которого она тщательно списывала все данные о клиенте, и молчание. Но если первые два условия выполнялись, то с третьим было намного хуже и вскоре люди уже начали приходить к ней сами. Наташа отбирала единицы — не только тех, кому реально могла помочь, но и лучшие натуры.
Троих клиентов она таки получила с помощью Людмилы Тимофеевны. Регулярно звоня домой из «Сердолика», однажды Наташа узнала, что ее настойчиво ищет первая клиентка, и перезвонила ей из соседнего курортного городка. Людмила Тимофеевна, разговаривая с Наташей уже как со старинной подругой, сообщила, что раз в пять лет их семья встречается с несколькими одноклассниками мужа и их семьями, приезжающими в Крым в конце сентября на пару недель. «Приезжать к нам в Крым — это традиция, так-то они больше на Кипре отдыхают или еще где, — поясняла Людмила Тимофеевна. — Я знаю, что у некоторых из них проблемы… ну, вы уж сами посмотрите. Договоримся так — двадцать процентов мне… а уж ребята-то вам заплатят хорошо — я постараюсь. Завтра мы ужинаем в «Ласточкином гнезде» — поедете с нами, как дальняя родственница. Там и посмотрите.
Первым побуждением Наташи было бросить трубку, но потом она подумала о «Сердолике», о домике в поселке, о матери, о Славе и о том, сколько еще времени осталось до холодов и… согласилась. Слава с большой неохотой отвез ее к мысу Ай-Тодор и, поскольку Людмила Тимофеевна настояла, чтобы на ужине присутствовала только Наташа, упрямо прождал ее в машине до глубокой ночи.
Одноклассники Ковальчука за ужином с нескрываемым удивлением, а многие — и с насмешкой поглядывали на его невзрачно одетую, худую, с горящими странным огнем глазами родственницу. «Откуда он ее выкопал, я ее раньше не видела» — шептали друг другу женщины над бокалами с шампанским и «Мускателем» и порциями креветок под молочным соусом. — «Посмотри, какое платье! А ногти?! — господи, когда же она маникюр делала в последний раз?!» Но и косые взгляды, и довольно отчетливые насмешки пропали впустую — Наташа была слишком занята, чтобы их замечать. За ужином она высмотрела троих, наиболее интересных: толстяка добродушного вида, у которого былая хозяйская бережливость со временем сменилась болезненной, почти невероятной скупостью, красивую женщину лет тридцати, не интересующуюся в жизни ничем кроме собственной внешности и нарядов, и хрупкую миловидную девушку, которая на малейшее замечание реагировала дикими припадками ярости, не раз переходившими в рукоприкладство. Именно она показалась Наташе наиболее сложной натурой, поскольку тут уже речь шла о серьезном психическом расстройстве, и ей было интересно — справится ли она с этим?
Когда она сказала о своем выборе Людмиле Тимофеевне, та удивилась. Как оказалось, она думала совсем о других людях, в частности, о сыне одного из гостей, пристрастившемся к наркотикам и уже выглядевшем на редкость плохо, но Наташа пояснила, что с этой наркотической зависимостью поделать ничего не может.
— Ладно, дело хозяйское, — Людмила Тимофеевна недоуменно взмахнула ланкомовскими ресницами. — Я договорюсь, и мы с вами созвонимся завтра.
Когда она отошла, к Наташе тут же подошел Борька, и она внутренне сжалась, вспомнив их последнюю встречу. Но Борька на этот раз не стал бушевать, более того, он, к ее изумлению, смущенно извинился за свое поведение и сообщил, что только теперь понял, как она ему помогла, и поблагодарил ее, судя по всему, от души. Но несмотря на это от разговора у Наташи осталось странно неприятное впечатление — Борька показался ей каким-то… неправильным, каким-то слишком уж манерным. Это сразу бросалось в глаза. Раньше она этого не замечала.
Хотя, может просто не обратила внимания?
Не придав этому особого значения, Наташа на следующий же день взялась за работу. Забавным было то, что на этот раз никто из натур даже не догадывался, зачем их привели в маленький домик в окрестностях пансионата — для каждого родственники придумали свои отговорки. За толстячка заплатил его бывший одноклассник и нынешний партнер по бизнесу, за свирепую девушку — оба родителя, а за нарциссическую даму — ее муж. Деньги привезла Людмила Тимофеевна спустя три дня после окончания последней картины, сообщив, что результаты просто великолепны и все родственники «исцеленных» очень довольны, а сами «исцеленные» совершенно не могут взять в толк, что с ними случилось. После ее отъезда Наташа спрятала деньги, хмуро подумав, что за этот месяц заработала, верно, больше, чем за всю жизнь.
Слава, в этот день ездивший в город по каким-то своим делам, вернулся заполночь, и Наташа, рассказав ему о посещении клиентки, предложила завтра съездить куда-нибудь прокатиться, немного отдохнуть. Но Слава, вместо того чтобы, как она рассчитывала, с радостью согласиться, устало посмотрел на нее и, закуривая, мотнул головой.
— Я завтра уезжаю.
— Куда? Опять в город?
— В Красноярск.
— Как? — тихо и растерянно спросила она и зябко поежилась, хотя воздух был очень теплым. — Уже?
— А ты вообще, лапа, из реальности выбыла, я смотрю, — заметил Слава и щелчком смахнул со стола какое-то многоногое существо. — Уже ничего не видишь, кроме своих… натур, — последнее слово он словно выплюнул вместе с облачком дыма, которое повисло в неподвижном воздухе слабоосвещенной кухни. — Тебе хоть известно, сколько мы здесь? Какое число сегодня? А сколько картин накопилось, ты знаешь? Двенадцать! И этот сарай — не лучшее для них место, как и твоя квартира для остатков дедовской коллекции! Ты знаешь, где им следует лежать! Я оттягивал отъезд сколько мог, но мне придется уехать завтра. Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной, но, как я понимаю, пока говорить об этом бесполезно.
— Бесполезно, — подтвердила Наташа слегка дрожащим голосом. Побледнев, она пристально следила за двумя ночными бабочками, которые кружились вокруг лампы. В распахнутые настежь окна лезла густая октябрьская тьма, со стороны одного из домов отдыха долетала музыка, и где-то поблизости звенел целый рой цикад. Пахло морем и нагревшейся за день землей. — Не в этот раз… да и мама… Это ты привык мотаться туда-сюда, а для меня даже то, что я отъехала от города на несколько десятков километров, уже кажется путешествием в другую Вселенную. Я понимаю — ты боишься оставить меня одну.
Слава потянулся и затушил сигарету, потом взглянул в окно и поднялся.
— Хорошая погодка сегодня, — сказал он. — Хочешь погулять? Охота искупнуться перед отъездом.
Прихватив по полотенцу, они заперли дом, прошли через спящий поселок и спустились к морю, но с общего молчаливого согласия направились не к пляжу пансионата, а в сторону скал, к небольшой галечной отмели. Наташа шла босиком, иногда подпрыгивая то на острых камнях, то на колючих сухих веточках, и думала о том, что рано или поздно отсюда придется уехать. Но уезжать ей не хотелось отчаянно. Ей нравилось здесь — нравился ландшафт, нравились люди, которые здесь жили, нравились петушиные крики в самое неожиданное время, запах моря и сосновой смолы, шелест чистых и прохладных волн, в которых можно плескаться без риска постоянно с кем-нибудь столкнуться, нравилась тишина и нравилась возможность ходить босиком. Вздумай она походить босиком в городе, тут же набрала бы
