держал, понимаешь? А чем он лучше нас, ну-ка ответь? Вот то-то и оно! Только большевистское государство способно обеспечить всеобщее равенство…
— Да не может государство сделать людей равными! — морщился Клим. — Мы все разные от рождения. Важно не равенство, а равноправие.
Они спорили, ожесточались, но Клим неизменно обращал все в шутку. Осип хмыкал, суровые складки на его лбу разглаживались.
— А ну тебя! Ты кого хочешь заболтаешь.
Клим довольно улыбался и к слову расспрашивал Осипа о военных действиях.
Бои на востоке шли с переменным успехом: весной армия Колчака заняла огромную территорию, но продвижение ее застопорилось, и большевики сумели отбить Уфу. Зато на Южном фронте им пришлось оставить Донбасс и Харьков.
Нина уговаривала Клима не спорить с Осипом:
— Вдруг он обозлится и как-нибудь навредит тебе?
Но Клим считал, что именно споры помогают им находить общий язык.
— Понимаешь, Осип никому не верит и считает, что его все используют. А со мной он чувствует себя в безопасности, потому что знает, чтo от меня ожидать. Ему одиноко, вот он и пробует подружиться.
— Но вы совершенно разные люди!
— Ну и что? Тут главное — искренность и уважение.
— Ты его уважаешь? — удивилась Нина.
— Безусловно.
3
Беременность давалась Любочке тяжело. Сначала тошнота, потом боли в спине, беспокойство, что она не сможет после родов заниматься столовой и ее кому-нибудь отдадут… Не будет продовольствия — как выкармливать младенца? На Осипа надежды было мало: у него одно на уме — военкомат, карты и споры о политике. Рождение ребенка не радовало его, и он стал относиться к Любочке так, будто она серьезно заболела.
Она пыталась припугнуть его рассказами о том, что Саблин стал особенно внимателен к ней, но Осип не верил, что беременная женщина может кого-то заинтересовать.
— Да ладно выдумывать! — ласково басил он. — Ты хоть в зеркало глянь на себя…
От Любочкиной красоты действительно мало что осталось. Бедра, грудь, шея — все налилось тяжелой полнотой; ни одно кольцо не налезало на пальцы.
— Это пройдет? — допытывалась Любочка у Саблина. — Что ты молчишь? Ты же врач, ты должен знать!
— Это не по моей специальности, — вздыхал Варфоломей Иванович.
Она понимала, что для него невыносимо смотреть на ее живот, но ей так хотелось ободрения, что она продолжала пытать его расспросами.
— Зря ты связалась с Осипом, — как-то сказал Антон Эмильевич. — Это не муж, а черт знает что. Ему и на старшего сына плевать — он его несколько лет не видел; думаю, с младшим будет то же самое.
Любочка плакала:
— Если бы не Осип, мы бы с тобой в этом доме не жили! И никакой столовой бы не было!
— Ну-ну… Ты тут слезу пускаешь, а он где? В карты с Климом дуется. Привела сюда кузена, теперь получай по заслугам. Помнишь, ты жаловалась в детстве, что он все у тебя отбирает? Ничего не изменилось.
Любочка убедила себя, что давно не ревнует Клима, но однажды она проходила по коридору и услышала его голос:
— Если криво пострижешь, меня засмеют скорые на расправу матросы.
Дверь в ванную комнату была приотворена. Накрытый простыней, Клим сидел на низком табурете и старался не шевелиться — Нина подравнивала ему затылок.
— Долго еще? — спросил он.
— Потерпи минуту.
Она сдула с его шеи остриженные вихры, сняла простыню… Любочка никогда не видела его полуголым. Она жадно разглядывала его широкоплечую смуглую спину и отражение в зеркале — покрытую темной шерстью грудь и узкую полоску волосков, сбегающую за пояс брюк.
— По-моему, хорошо получилось, — сказала Нина. — Может, слева чуть-чуть подкоротить?
— Не надо.
Клим вдруг притянул ее к себе.
— Погоди… — ахнула она. — Вдруг кто…
Он приподнял ее и усадил на низкий шкапчик у стены.
У Любочки оборвалось сердце, словно в нем лопнул какой-то сосуд, когда она увидела, как Клим раздвинул колени жены и тесно прижался к ней. Нина обняла его, припала к плечу и вдруг встретилась взглядом с Любочкой.
— Не забудьте все убрать за собой, — сказала та и, пунцовая, с непролитыми слезами на глазах, побрела на кухню.
4
Она собрала у себя дома все виды любви: любовь-жалость — к Саблину, любовь- страсть — к Осипу, любовь-уважение — к отцу и необъяснимую, горькую, на грани ненависти любовь к Климу. Эта последняя отравляла все остальные любови, заражала их своей безответностью.
Иногда Любочка давала Нине наставления, как ей обращаться с мужем — беречь его, заботиться… Та смотрела недоуменно:
— Ты о чем?
О том, что Любочке до тоски было жаль его — он, дурак такой, все проворонил и выбрал дешевый суррогат вместо подлинного счастья. Она понимала, что стала пренебрежительно относиться к Нине именно потому, что считала ее подделкой, бездарной дублершей. Она нарочно, чтобы подчеркнуть это, предложила ей «теплое» местечко судомойки и помыкала ею, как могла. А сама вспоминала ослепительно-смуглую спину Клима и мрачно признавалась себе: все ее мужчины были лишь попытками найти ему замену.
Любочка ни на что не надеялась. Она решила, что ей достаточно того, что он живет с ней под одной крышей и что он благодарен ей. Они вновь начали обмениваться дразнилками, — как будто не было той злополучной истории с пьяным поцелуем.
Маленькие, ничего не значащие жесты: Клим принес ей шаль и сам накинул на плечи; отправил Осипа спать, когда расстроенная Любочка в третий раз пришла за ним; коснулся ладонью ее живота, когда она предложила: «Хочешь послушать, как ребенок шевелится?»
Клим любил детей, и Нина призналась, что он часто заговаривает о них. Из него вышел
