горсти земли. Три дубовых креста смотрели на восход солнца, смотрели в море, будто тоже дозор несли, землю русскую охраняли.
— Прогневайте? други! — сглотнул слезу Ефим — Кто был зол, кто обижен — земля примирила.
Еще много лет находили рыбаки на дне бухты ружья, нож из них скуешь, и то дело, куски медной обшивки, покореженное железо… В мужицком хозяйстве все сгодится. Из меди Пятышин делал рукомойники, тазы, в умелых руках ничто не пропадет.
17
Сильно окрепла община Андрея Силова. Те, кто ушел из нее, огорчались, рады бы вернуться назад, но мужицкая гордость не позволяла поклониться в ноги. Кто остался, те радовались, что не поддались соблазну.
Из всех, кто ушел из общины, разве что один Пятышин не прогадал. Он набирал силу. Его звонкий молоточек ковал деньги. Капкан починить — гони колонка, ружье, — судя по починке, пару соболей. Не стрелял, не мерз, а был с пушниной. Деньги пока не в ходу. В ходу мягкая рухлядь. Так точнее и вернее.
Пришлось сбиваться в мелкие артельки и другим переселенцам. Один на один с тайгой — много не навоюешь. Ларион хотел тайгу один покорить, но его чуть не засек кабан, едва открестился от медведя-шатуна, бежал десяток верст, только пятки сверкали. Арзамасов тоже спарился с дружком. Только Софка Пятышина, когда ее выгнал Путятин с поста, так и осталась одинокой. Звали ее общинники к себе, но отказалась, гордячка.
— Я одна себе завсегда кусок хлеба добуду, своим ружьишком. Стрелять могу, бегать тоже, мое от меня не уйдет. Живите, не тревожьте меня. Сгину в тайге, — знать, судьба.
Жила в домике, который построили еще при жизни прокопа. Построила себе зимовьюшку на одном из притоков Васильковой речки. Охотилась, добывала себе кусок хлеба.
И люди, кто-то жил побогаче, кто-то победнее, не были голодны. Все одеты, обуты, чего же жаловаться на судьбу?
Ждали богатого урожая. Всходы, как и в первые годы, были темные, сочные, наливные. Травы тоже дружно поднялись.
Звери, которые в первые годы вытаптывали поля, теперь отошли, собаки угнали в сопки, да и охотники поразредили табуны кабанов и оленей. Не заходили сюда и хунхузы. Но Алексей Тинфур рассказывал, что были они за перевалом, снова мучили и убивали людей, как и прежде, за неизвестно какие долги.
А тут еще одну партию переселенцев прислал новый командир русских портов Казакевич. Этим тоже, чем и как могли, помогли старожилы. В Новинке стало до восьмидесяти дворов. По этому краю — уже город.
Пришел август. Над сопками зависли туманы, нудная изморось сыпалась с неба. Потом она перешла в затяжные дожди, прорывались и ливни. С моря дул и дул жестокий хиус. И так неделю, другую…
Алексей Тинфур сидел дома. В такой, дождь — какая охота или рыбалка? Хотя зверя добыть легко. Зверь в дождь мало бродит, чаще стоит под деревьями и тоже ждет лучшей погоды. А в реке уже не поймать рыбы: вода стала вровень с берега, вот-вот выплеснется. Сима и кета ушли в мелкие ключики, которые сейчас тоже стали похожи на речки.
Зашел Техтомунка. Закурили трубки. Техтомунка кивнул на речку и сказал:
— Еноты бегут в сопки, змеи уползают на скалы, мышь уходит из поймы реки. Это плохо. Речка шибко сердится. Будет большая вода. Шибко большая. Земля пить больше не хочет. Погибнут русские, смоет их речка. Сегодня ночью будет очень большая вода. Всех унесет в море… Не молчи, говори.
— А зачем слова? Разве у тебя глаза стали худо видеть? Нет. Я уже одет, обут, у ног лежит копье. Вот только докурю трубку и побегу к братьям.
— Тогда беги. Вода будет до сопок. Пусть уходят выше. Мы тоже уйдем в сопки, унесем с собой чумы. Может, ты поплывешь на оморочке?
— Нет. Она погубит меня, тогда погибнут и они. Я пошел.
— Ты не должен утонуть. Возьми с собой. Ворона, Он тебе поможет переходить речки. Он сильный. Может, мне пойти с тобой?
— Зачем же делать одну работу вдвоем? Будет и здесь вода, ты уведешь наших в горы. Ворон, пошли со мной!
Алексей утонул за плотной сеткой дождя. Техтомунка вышел на берег, встал на колени, начал молиться:
— О, Великая вода, кровь земли нашей, радость человеческая, не утопи нашего Олексу, пусть он спасет русских.
О, Великий куты-мафа, премудрый начальник гор наших, не трогай Олексу, пусть он добежит до русских. Олекса чист, как слезы матери, как родники наши, не стой на его тропе. Русские еще не знают, как сердится большая вода. Будут спать и все погибнут.
Техтомунка встал с колен, теперь он был уверен, что Олекса дойдет до русских. Зашел в чум и стал со взлобка смотреть на реку. Он помнит, лет пятнадцать тому назад была большая вода, которая разлилась от сопки до сопки. В тот год никто не поймал рыбы, не добыл зверя, потому что был большой снег, зверь ушел на юг. Пришлось уходить к морю и там добывать рыбу. Трудно было, но никто не умер с голоду.
Алексей бежал по тропе. Рядом трусил Ворон. Это был крупный пес, помесь серого волка с лайкой. Умный и понимающий пес. Идти было трудно, ноги скользили по тропе, ключики, которые он переходил раньше и ног не замачивал, приходилось переплывать. Спасибо Ивану, который научил плавать Алексея. Никто из их племени плавать не умел. Дух рек того не хотел, чтобы люди плавали в его воде. Там могла плавать только рыба. Человек рожден ходить, а не плавать.
Впереди большая река, ее-то и боялся Алексей. Сильно боялся. А потом, шла ночь, скоро станет совсем темно.
Услышал рев. Вышел на берег и растерянно остановился. Река ярилась. Ночь. Дождь. Ни зги. Там, где был брод, теперь ревел и пенился перекат. Тинфур помнил, что за перекатом есть огромный залом, завалы из плавника. Топтался на месте. Вода плескалась у ног. Надвигалась. Вот она затопила ступни, поползла к коленям. Раздумывать больше нельзя. Но и плыть опасно: если не успеешь перескочить речку, то затянет под корявые стволы деревьев. Пошел выше, чтобы не влететь под залом. Оперся на копье, прыгнул как можно дальше. Копье бросил. С ним не переплывешь. Поплыл. Сильное течение подхватило и понесло по волнам. Следом плыл Ворон. Алексей что есть силы греб руками, бил по воде ногами. Его спасала куртка из рыбьей кожи, она надулась пузырем и держала тело на воде.
Впереди слышался страшный грохот, будто кто крутил огромные жернова. Значит, залом близко. А тут еще залилась в штаны вода, начала тянуть на дно. Грохот все ближе и ближе. Он нарастал, а сил все меньше. Алексей уже хлебнул воды. Страх сдавил грудь.
— Ворон! Тону-у-у-у!
Выбросил руку вперед. Ворон был рядом. Одной рукой придерживался за спину пса, второй греб. Но тут сильный поток воды подбросил Алексея, с такой же силой бросил в провал. Алексей задохнулся. Но вот он вынырнул, больно ударился о ствол дерева. Нашел силы схватиться за ветку. Задержался.
Не затянула Алексея вода под залом, а перебросила через него. Ворон был рядом. Он, тихо поскуливая, тянул друга за парку. Встал, побрел на тропу, продираясь через чащу. Дошел до взлобка, упал на мокрые травы, расслабил тело. Знобило. Лежать долго нельзя. До Новинки еще далеко, можно не успеть. Люди спят. Алексей встал, вылил воду из штанов, вышел на тропу и побежал. Он бежал и падал. Вставал, снова бежал. Когда он оставался долго лежать, то Ворон лизал его лицо, будто просил встать, поторопиться. Техтомунка часто говорил, что собаки, как и люди, есть совсем умные, а есть совсем дураки. Разные бывают люди, разные бывают и собаки.
Ворон остановился и глухо зарычал. Попятился. Тинфур положил руку на нож. Если Ворон пятился, это куты-мафа. Других зверей этот пес не боялся. Алексей тронул Ворона ногой, послал вперед. Но Ворон не пошел. Он жался к ногам хозяина, глухо рычал.
— Эй ты, куты-мафа, уходи с тропы! Разве ты не знаешь, что я устал, бегу к братьям, чтобы спасти их? Они еще дети, они никогда не видели большой воды, а ты видел. Уходи, или мы поссоримся. Слышишь, Великий куты-мафа? Кабанов много в тайге. Иди за ними.
Во тьме рыкнул тигр, было слышно, как он сделал легкий поскок с тропы, прошумел мокрой листвой, ушел в сопку.
Снова бежали человек и собака, а следом за ними бежал тигр. Но Алексей не обращал внимания на тигра, лишь однажды остановился и закричал:
— Ты дурной люди! Думаешь, я не слышу твои шаги? Все слышу. Уходи! Пусть я умру, но выну твое подлое сердце. Только враг ходит следом, трусливый враг. Ворона съесть хочешь? Не отдам. Ворон хороший люди, а ты подлый!
После этих слов Тинфур пошел на тигра. Тот рыкнул, не принял вызова человека, ушел в сопку и больше не трусил следом.
Дождь, пот, частое дыхание. Ключи гремели еще злее. А, речка, та просто охрипла от рева. Казалось, тропе не будет конца. Если бы не Ворон, то Тинфур бы сбился с тропы. Но пес вел и вел человека к людям.
Тинфур в изнеможении оперся о стенку казармешки. Нащупал дверь, сильно постучал:
— Вставайте, люди, пропадете! Вставайте, большая вода пришла!
— Кто там? — прорычал спросонок Лаврентий.
— Я, Тинфур. Большая вода пришла. Пропадут наши братья! Ваши спят, вода их унесет в море.
— С чего бы это? Такого здесь еще не водилось. Мокрущий, проходи сушись.
— Некогда, подымай своих, подымайте, кто в Новинке.
Матросы наспех оделись, выскочили из казармы, зажгли по смоляному факелу, и когда подбежали к деревне, она уже была в воде. Вода, кругом вода, которая пенилась, плескалась, терлась об углы домов. Подсвечивая, пошли в деревню. Воды вначале было по колено, затем по пояс. Лаяли собаки, мычали коровы, ржали кони, но за стоном и ревом реки их не было слышно. Ни огонька. Все спали. Позже кто-то скажет: 'А мы думали, поднялся штормяга, вот и дрожали дома, ревела вода'.
— Как можно так сыпи? Все пропадут, — плевался Алексей, загребая руками, брел по грудь в воде.
А волны одна за другой накатывались, били по ногам, валили набок. Вот и дом старосты Андрея Силова. Алексей загремел в ставню. Матросы разбрелись к другим домам, начали поднимать людей.
— Вставай, Андрий, большая вода пришла! Андрий, вставай!
Андрей спрыгнул с кровати и тут же очутился в воде. Закричал:
— Варя, ребятишки, вставайте, вода в избе!
С поста рявкнула пушка. Это Дионисий сумел под дождем зарядить пушку и дать сигнал тревоги.
Люди спрыгивали с кроватей, печей, полатей и тут же ухали в воду.
— Бабы, мужики, поначалу выводите детей, а уж потом все остатнее! Детей выводите! — орал что есть силы Андрей. Страшный, взлохмаченный, размахивал ружьем при свете факелов — Ты что, очумела, стерва, брось самовар, детей выноси! — кричал на бабу — Мужики, запрягайте лошадей! Отпускайте скотину, сама доберется. Все в телеги! Детей, скарб! Живо! Митяй, да не стой ты столбом, коня запрягай, детей на телегу! Марфа, дай ему под дых, може, очнется.
Алексей собрал баб и детей, повел их в сторону казармы, в сопку. Сам нес троих мальцов. Они висели на нем, как виноградные гроздья. Марфа вовсе была облеплена детьми. Пыхтела, охала, но брела.
Брели коровы, плыли телята, овцы, брели и плыли за людьми.
Редкие факелы, фонари освещали дорогу, маслянисто блестела вода. Люди спотыкались во тьме. Андрей выхватил из рук Викентия факел, взбежал по лестнице на крышу своего дома, поджег крышу изнутри. Вначале повалил белый дым, мешаясь с дождем, а потом вырвались языки пламени. Стало светло. На него закричала Варя:
— Ошалел! Для ча дом поджег!
— Чтобы люди легче находили дорогу к берегу. Выноси детей. Лопотину потом. Брось борону! Не утонет, утонет, то найдем.
