флорентийца славный кот!
Гуго и Годфруа бредили орденом. Орден заменял им сон и еду, женщин и золото. Любой разговор они сводили на Храм и орден, нимало не смущаясь тем, что тема эта порой вызывает у собеседника бессильную ярость.
У кого угодно, но не у принцессы.
О Храме она могла слушать часами. Увлеченность крестоносцев передалась ей. Девушка с серьезным видом рассуждала о целибате, обетах и ограничениях; именно она подсказала Гуго де Пейну некоторые пункты устава.
Беда заключалась в том, что орден Храма пропадал в безвестности. За шесть лет, прошедших со дня его основания, число братьев почти не изменилось. Временами их число возрастало до нескольких десятков и даже сотен, но проходило время, и всё возвращалось на круги своя. Рыцарей переманивали орден госпитальеров и новомодный орден Карающей Длани в Антиохии. Храмовники денно и нощно ломали голову, придумывая, как бы заявить о себе.
– А еще можно пустить слух, – предложила Мелисанда, – что вы причастились какой- нибудь восточной мудрости.
– Прича… А какой именно, дитя мое?
– Ну не знаю… – пожала она плечами. – Магометанской какой-нибудь. Или иудейской.
Незаметно появился толстенький брат Роланд с бутылью и тремя глиняными кубками. Униженно блестя тонзурой, он откупорил вино. Принцессе брат Роланд не нравился: слишком много думал об умерщвлении плоти. Так много, что плоть начала мстить. У Роланда выросло объемистое брюшко, но от греховных мыслей о женщинах он избавлялся, только когда спал, потому что их заменяли греховные сны.
Принцесса старалась держаться от фанатика подальше. Он – тоже. Не удивительно ли, что они постоянно натыкались друг на друга?
– Это скользкий путь, Ваше Высочество, – де Пейн протянул кубок, и темно-бордовая струя вскипела пузырьками пены. – Он граничит с ересью.
– А мне эта идея по вкусу, – заметил Годфруа. – Я мудр, и пусть все об этом знают. – Он тоже протянул кубок, но магистр отстранил его руку:
– Брат мой! Соломон сказал: «Вино развращает мудрых». Тебе пить нельзя.
Он чокнулся с Мелисандой, и вино плеснуло через край кубка.
– Ваше здоровье, сударыня!
– За процветание ордена!
Они выплеснули несколько капель в море и выпили. Годфруа смотрел голодными глазами:
– Воистину «Болтаю, как дурак, а потом хожу трезвым».
Мелисанда рассмеялась. Годфруа повертел в пальцах пустую посудину и заявил:
– Мессир! А я ведь знаю, как возвеличить орден.
– Опять чушь какая-нибудь? – с подозрением спросил Гуго. – Все знают, ты на любое мошенство готов, лишь бы выпить.
– Да нет, мессир. Воистину беспроигрышная игра. Но я не смогу объяснить свою мысль на примере пустого сосуда.
– Пройдоха! Роланд, налей ему. – Вино забулькало, наполняя кубок. – И смотри, каналья, если ты глупость придумал, мы тебя искупаем, как Жоффруа.
– И умоляю, мессир! Нечего меня равнять с этим олухом. – Он сделал глоток и вытянул руку, наблюдая, как солнечные блики играют на темной поверхности вина. – Нет, сударь. Нам нужна святыня. Библейская реликвия, вроде Антиохийского камня или Гроба Господня.
– Реликвия? – Магистр стянул с плеч белый шиш и поддернул прилипшую к телу полотняную рубашку. – А где ты ее возьмешь? Да и какую именно?
– Какую? Да хотя бы чашу. Чашу, в которую Мария Магдалина собрала кровь Христа. Едва она попадет к нам в руки… О-о-о!
– Прекрасно! – принцесса захлопала в ладоши – Здорово! И вы будете ее искать, эту чашу?
– Осмелюсь доложить, братья… – Роланд густо покраснел, – это не очень хорошо. Даже греховно как-то.
Смех принцессы оборвался.
– Отчего же нехорошо? Чаша нехорошо?.. Почему?
– Дело в том, сударыня, что я несколько лет отдал схоластическим наукам.
– И? – магистр грозно нахмурил брови.
– Эх
– Ну-ка, ну-ка, поподробнее.
Толстый храмовник вконец смутился. Он мелкими шажками просеменил к Годфруа, и что-
