юношей станет тебе усладой, неотразимая. Зеркало вожделений моих.
Девушка молча кивнула, и Хосе умчался. Если бы Анри лучше разбирался в людях, он бы заметил, что у рыцаря и сарацинки беседа не клеится. Пленница с утра была не в духе, осыпала каталонца колкостями и насмешками. Хосе правильно рассудил, что общество мямли оруженосца ей быстро наскучит и девушка благосклоннее воспримет его ухаживания.
Но Анри всего этого не знал. Сердце его затрепетало.
– Суд-дарыня! – заикаясь, начал он. – Леп-пе-стки моего сердца…
– Аллах свидетель, – устало объявила пленница, – можно подумать, франки только и делают, что копаются в навозе, выращивая цветы на продажу.
Анри вспыхнул. Прекрасная, только что придуманная речь вылетела из головы.
– Вас зовут Марьям… я слышал, – неловко начал он. – Мою мать тоже звали Марией.
– И вы, конечно же, скучаете по ее юбкам. Вам не стоило становиться рыцарем, сир заика.
Черные глаза смотрели сквозь прорезь покрывали дерзко и насмешливо. Оруженосец смутился еще больше. Жаркая волна прошла по телу. В горле пересохло.
– Я… – Он огляделся: не подслушивает ли кто. – Я мог бы освободить вас. Нет, правда!
– Что? И убить великого воина Хаса… Хосе? И предать своего господина? Похвальбы лишь мальчишкам сопутствуют, сир хвастун. Мужчины не творят – делают.
Анри засопел. Вот так всегда. Насмешки, одни насмешки…
Но отчего же ему так не хочется уходить от дерзкой незнакомки?
Тем временем Жослен и Хосе обменивались любезностями на глазах у доброй половины левантского рыцарства. Выходило это у них сдержанно. Что один, что другой могли убить за неудачно сказанное слово, и оба знали это.
– Я вижу, – усмехнулся граф, – твоя осада затянулась. Деваха ерепенится почище иной крепости.Ты ее по лоскуткам раздевать взялся?
Он указал на изумрудную ленточку, что свисала с плеча Хосе. Каталонец ощерился:
– Клянусь Хесусом и всеми святыми, мессир, вы несправедливы. Она достойная дама и…
– Побойся бога, сир остолоп! Она – мусульманка. А ты носишь ее цвета и, я слышал, объявил дамой сердца. Оставь эти глупости для провансальских дурех. Почему ты не можешь ее просто продрючить, без всех этих соплей? Под Самосатой, помнится, ты не был столь щепетилен.
– Мессир, позвольте, я объясню. Есть разница. – Брови Кутерьмы поползли вверх.
– Интересные делишки. В ней что-то особенное?
– О мессир! – Глаза каталонца восторженно заблестели. – Марьям – это воплощенная тайна. Клянусь Вечерей, это истинная дочь Востока! Она говорит, колдунья наложила на нее заклятие, и теперь ей не уйти из Манбиджа.
– Колдунье?
– Да нет же! Марьям! Слушайте, сир: ее возлюбленный превращен в гепарда и томится на цепи в зверинце Балака. А Защитник Городов обещал сварить зелье, чтобы превратить Хасана в человека.
– Это какого же Хасана, побойся-бога-что-ты-несешь?!
Изумление Жослена всё возрастало. Среди рыцарей пронесся удивленный шепоток. Хосе же не замечал ничего:
– Того самого Хасана. Правителя Манбиджа. Из города ей пришлось бежать, спасаясь от Исы. По пути она встретила Али Маджиха – рыцаря-разбойника…
– …то есть Алана де Мешика?!
– …и защитила его от бешеного леопарда. А шейзарец Усама ибн Мункыз посвятил ей стихи, только я их не запомнил. А…
– Стой, стой! – Жослен замахал руками. – Верю, верю. Это действительно особенная женщина… Дьявол! Я посылал за тобой трижды, но ты явился только сейчас. Посмотри по сторонам. Что ты видишь?
Хосе огляделся. За спиной Жослена стояли отец Бернард и еще добрый десяток воинов. В их глазах читался немой укор.
– Что же ты, Хосе? Это даже как-то замечательно. Добрых христиан на бабу променял. Мы тут с самого утра уродуемся, думаем, как Балака измордовать, а он – нате вам! Вылез хрен с горы.
– Позор христианского рыцарства! – грянуло со всех сторон. – Разжаловать из каталонцев!
– И ладно бы ты ее поимел, сын мой, – потупил глаза каноник. – А то елозишь, как еретик перед епископом. Вони много, а толку чуть.
Кровь бросилась в лицо Хосе.
– Отец Бернард! – с угрозой начал он. – Клянусь Хесусом…
