представляете, что это за мука – свободный город! Соблазны на каждом шагу. И главное, всё время какие-то чертовски выгодные комбинации подворачиваются. То какому-нибудь герцогу его собственную лошадь продашь. То портрет чей-нибудь нарисуешь. Не бедствовали мы, в общем.
– Вы художник?
– Помилуйте, сударыня! Я поэт. Не очень хороший, правда… но тут уж из песни слова не выкинешь.
– Мошенник ты хороший, – заметил магистр, внимательно слушавший рассказ. – Ну и глотку драть горазд.
– И это тоже. Что есть, то есть, отнекиваться не стану. Но слушайте же дальше. Когда выяснилось, что меня разыскивают сразу пять кредиторов, а старшина цеха каменщиков преследует, чтобы убить…
– Ты путался с каменщиками? Вот новость!
– Ошибки молодости, мессир. Они, родимые! Как говорится, свободному городу – вольные каменщики. Я дочку старшины обрюхатил, понимаете? Когда это обнаружилось, я потерял голову – каждом встречном я подозревал каменщика. Вы знаете, эти бродяги глуховаты. Чтобы отличить своих, они при встрече подают друг другу знаки. Рехнуться можно.
И вот, значит, зажали меня в тиски. Кредиторы мои. Идут пятеро в ряд, мечи наголо. В зубах ножи. Ландскнехты по сравнению с ними просто девочки в розовых платьицах.
– А вы? – пискнула Мелисанда.
– Я? Форменно, деру. И, как назло, натыкаюсь на старшину. В руке мастерок, рожа злая. Ах да, и за спиной – человек двадцать каменщиков. Бочку с раствором замешивают. Топить.
– С ума сойти!
– Точно, сударыня. Ныряю в дверь. А там совсем плохо: смотрю на обстановку и понимаю, что это дом моей тещи.
– Так ты еще и женат был?! – хором воскликнули Мелисанда и Гуго.
– Ах, не перебивайте, умоляю. Иначе я никогда не доберусь до конца. Значит, теща. Представьте: стоит в дверях. На плечах – меховой пелиссон, подшитый серым шелком, в руках – мопсик. И произносит укоризненно: «Сир де Мондидье! Вы поломали судьбу моей несчастной дочери». А собачка лает. О-о-о! Никогда не забуду. Эти прищуренные в бешенстве глаза, этот пенный оскал, это ворчание, вырывающееся из глотки…
– Ужас!
– Еще нет, сударыня. Вы послушайте, сейчас опишу мопсика. Вы ужаснетесь по- настоящему.
Мелисанда слушала, затаив дыхание. Когда Пэйн бежал через чердачное окно, оставляя за спиной рыдания безудержно влюбленной цветочницы, украдкой шмыгнула носом. Когда цветочницу изрубили на куски преследователи, принцесса всхлипнула в полный голос.
– …и вот я бегу по улице, оглушаемый грохотом моего сердца. О, бедная Женевьева! Какие страдания выпали на твою долю. Раз – и рука напрочь! Хлоп – нога пополам! Тресь – и покатилась голова, шепча: «Люблю! Твоя навсегда!»…
– Совсем заврался, – пробормотал магистр. – Ну как, скажи на милость, ты мог видеть это? Тебя же не было на чердаке.
– Сила любви. Она открыла мне все эти жуткие картины. Клянусь вечностью, страшнее я в жизни ничего не видел.
Мелисанда дернула магистра за рукав:
– Не занудничайте, сир Гуго. Ужасно хочется знать, чем закончилось.
– Закончилось? Хо-хо, милая дева! Всё только начиналось. На следующий день меня искали все флорентийские патрули. Я сидел в бочке из-под яблок и дрожал: на меня в любой миг могли наткнуться. От холода и усталости я не удержался и уснул. Бочку тут же заколотили и понесли. Флорентийцы очень вороватый народ. Хм… О чем я?
– Вас заколотили и понесли.
– Да. О, это были страшные мгновения! Я сидел и дрожал, а меня всё несли и несли. Потом бросили в глухой подвал. Едва мои мучители ушли, я попытался выбраться из своей тюрьмы. О, ужас! Обручи не поддавались. Я кричал, я звал на помощь, но никто не явился на мой зов. Без еды и почти без воздуха, я был обречен. Кроме того, мне страшно хотелось по малой нужде.
– И что же вы сделали, сударь?
– А как вы думаете? Признаться, положение виделось мне отчаянным. Я вознес молитву Господу и принялся ждать. Несмотря на безвыходность ситуации, я опять заснул. И проснулся, лишь когда бочку вытащили из подвала и поволокли наверх. Это меня воодушевило. Возблагодарив Христа, я принялся кричать и звать на помощь.
Даже встреча с каменщиками меня более не пугала. Да и что такое пара тумаков по сравнению с тем, чтобы провести в бочке всю оставшуюся жизнь? К счастью, дела повернулись неплохо. Бочка раскрылась, я вывалился на пол. Слуги немедленно ушли, предоставив меня моей собственной судьбе.
Я сидел на полу, озираясь. На стенах висели удивительные картины: рисунки черепов, удивительные крылатые машины. Из золоченой рамы загадочно улыбалась девушка в темном платье. Четырехрукий и четырехногий человек в круге пронзал меня зловещим взглядом. Взгляд мой упал на картину, изображавшую Тайную вечерю, и я успокоился. Хуже, чем Ему мне уже не будет.
