– Я вижу всего один сон. Медовая звезда плывет в небе – это моя звезда. И голоса. Множество голосов, задающих один и тот же вопрос. Кто я?
– Глупости. Ты – подданный Тримегистии. Тебя зовут Хоакином Истессо. – Марьяша- не-Марьяша гладит его по руке. – Или же ты имеешь в виду эти новомодные нэнокунийские штучки? Лупить друг друга бамбуковыми палками, а потом указывать на луну?
Ланселот качает головой. Все не то…
– Уже поздно. Я пойду, Марьяша. Трактирщик, сколько с меня?
Тонкая рука вцепляется в его рукав:
– Хок, подожди! Можно я… с тобой?…
Неосторожно громко. Шум на мгновение стихает, и слова падают, словно замерзший ландыш в ладонь:
– ок! Я… не могу без тебя…
Но Истессо небрежно отбрасывает замерзший цветок в сторону:
– Нет, Марьяша. Ты спорить будешь, отношения выяснять… Лучше я один.
Ланселот поднялся, стараясь не замечать блеска в глазах девушки. Расплатился за вино и вышел на улицу.
– Зверь знает что, – пробормотал он, кутаясь в плащ. – Как я раньше не замечал? И лицо у нее длинное, и ходит – прыгает, руки не знает куда деть. Слово скажет – словно печать поставит.
Он поднял лицо навстречу северному ветру. Сентябрьская луна плыла в гроздьях оборванных туч. Сам того не понимая, Хоакин всех девушек сравнивал с одной Лизой.
– И чего я, дурак, ищу?
Его взгляд скользнул к навесу над конюшней. Меж столбов танцевал огонек.
– Словно этот светлячок. Мечусь туда-сюда, и ветер мне нипочем. Куда его понесло, интересно?
Огонек запрыгал вверх-вниз. Подлетел к Хоакину, затем скакнул в переулок.
– А ведь он меня зовет. Посмотрим.
Хоакин двинулся вслед за огоньком. Они вышли к парку, обогнули храм Эры, пересекли квартал сапожников. Там Хоакину пришлось спрятаться в переулке, чтобы избежать встречи с патрулем. За это время огонек успел упорхнуть далеко. Так далеко, что за ним пришлось бежать.
Спроси кто-нибудь, что ему нужно от огонька, – Ланселот бы не ответил. Он и сам не знал. Возвращаться в студенческую гостиницу он не собирался. А значит, ему было все равно, куда идти.
Черная книга сгорела. Сгорели воспоминания о годах лесной жизни. Но это ничего не значило – неукротимый дух Ланселота пробудился. Больше Хоакин не будет прежним.
– Хок. – Пятнышко света приблизилось, превратилось в сильфа с фонариком в руках. – Удачно я тебя нашел.
– Кто ты?
– Мое имя Гилтамас, если помнишь.
– Не помню. Мы встречались?
– Это неважно. Тебя ищут добрые люди. Они хотят тебе кое-что предложить.
– Добрые люди, говоришь? Веди. Посмотрим на этих добрых людей.
– Тогда готовься. Нам через Рыцарский мост.
– Бретеров я не боюсь.
– И прекрасно.
Гилтамас чуть подкрутил фитиль; свет стал ярче. Затрещали крылья, сверкающий круг расчертил тьму над булыжной мостовой, высвечивая камни и цепи университетской ограды. Еще и еще. Крест и грубая, стилизованная рыбка впечатались в сетчатку.
Хоакин потер лицо ладонью. Перед глазами метались огненные пятнышки. Сильф помчался вдоль улицы.
– Эй, не отставай!
Вынырнула громада Рыцарского моста с редкими точками факелов вдоль парапета. Немногие из студентов рисковали прогуливаться здесь в одиночку. Мост принадлежал воспитанникам Даниэля Эроико, учителя фехтования; юные бретеры чужаков на свою территорию не пускали. Если кто из университетских забредал сюда, он скоро жалел об этом.
Хоакин еще не привык обходить мост стороной. В те времена, когда Истессо учился в университете, его еще не построили. Да и бретеров не было.
– Пришли, – пискнул эльф. – Прилетели.
Он оглушительно свистнул. От парапета отделилась бесформенная туша. Она приблизилась и стала варваром, в поседевшей от времени пингвиньей накидке, пластинчатой кольчуге и меховых мокасинах. Под мышкой варвар держал гроссбух, заложенный множеством закладок.
– Хоакин? – спросил верзила и уточнил: – Ланселот?
Эльф закивал.
– Он, он.
– Я – Харметтир Большой Процент, – продолжил варвар. – А это, – он кивнул в сторону моста, – мой товарищ. Оки Длинная Подпись.
С постамента спрыгнула статуя и превратилась в маленького рыжего усача, закутанного в медвежью шкуру. На поясе Оки висели боевые счеты. Время от времени он их встряхивал, и тогда раздавалось зловещее пощелкивание.
– Мы за тобой, Хоакин. За воителем из мрака, бунтарем в камзоле синем. Слышишь?
– Слышу. Но я не бунтарь, тут вы ошиблись.
Варвары переглянулись.
– Надо было Тальберта первым выпустить, – вздохнул Харметтир. – У него язык подвешен. А так всю ночь здесь простоим.
– Идем, Хоакин, – поддержал Оки. – Долго объяснять что да почему. Ты нужен Аларику.
– Так вы – аларикские шпионы? Предлагаете мне продать оборонные планы Града Града, так? Чтобы я отключил защитное заклинание…
Оки покачал головой:
– Нет, так мы долго не договоримся… Придется его нести. Эй, Тальберт!
Факел над чугунной цепью закачался. Из-за гранитной тумбы вышел Тальберт. Левая рука его пряталась за спиной.
– Не узнаешь меня, Хок?
– Дался я вам. Узнаешь, узнаешь… – Он выхватил шпагу. – Ночные грабители, да? Ну держитесь тогда, узнал я вас!
Он не успел. Тальберт резко выбросил вперед левую руку. В ладони лежала горка серого порошка. Белесые клубы расплылись в свете факела.
Оки, Гилтамас, Харметтир, Истессо – все принялись чихать. Устоял один Тальберт, да и то, потому что его лицо было обмотано шарфом. Бродяга дал знак, и варвары бросились на Истессо. Скрутили, обмотали веревками и поволокли к карете.
– Тут мелкими буквами написано. Читать?
– Читай.
– «…Облик, в котором существа других миров предстают перед вызывателем, порой отличается экстравагантностью. Так, например, Амон появляется в виде волка с огненным
