падающих с одежды, и избавит от мерзкого запаха реки, и, конечно, вымоет запах крови, который, казалось, застрял у нее в ноздрях, так что она едва не чихала, когда все же дошла до приличных домов. Тут она попробовала взять себя в руки, расслабляться у нее не было времени, следовало сосредоточиться и подготовиться ко всему, что бы ни произошло. А произойти могло разное…
И все же Нашка уже не услышала голосов встревоженных обывателей, не увидела отдаленного света факелов, которыми стражники, может быть, освещали улицы и убитых, лежащих на мостовой… Вот о них-то думать не следовало, а нужно было о них побыстрее забыть, да так, чтобы даже тетка Васоха не заметила в Нашкиных глазах отблеск недавно произошедшего.
Она постучала в знакомую дверь негромко, на улице уже все спали, хотя было еще не очень поздно. Обычно в крайнем окне на втором этаже соседнего дома горело одно окошко, и высокие окна дома подальше тоже бывали в эти часы освещены, кажется, там располагалась обеденная комната большой семьи, в которой не сразу было принято расходиться по спальням… Васоха распахнула дверь рывком, будто ожидала увидеть за ней одну из своих обожаемых кошек.
— Ага, это ты… — Тетка осмотрела ее с ног до головы. — Опять надралась, дура пьяная? Входи уж. — Она отступила на пару шагов, сморщила нос, принюхиваясь. — Где же тебя так угораздило? В канаву упала или что?
— Сидела у реки, — отозвалась Нашка, стряхивая с себя мокрый плащ, — поскользнулась на траве и шлепнулась в воду. Пока выбиралась, еще в грязюку какую-то угодила… Ничего, я поутру в баню отправлюсь или даже сейчас, я слышала, там и ночью можно небольшую ванну заказать.
— Вот и шла бы туда сразу, чего зря меня-то беспокоишь?
— Я деньги принесла, и потом… Что-то в городе, мне показалось, неспокойно, случилось что-то, откуда-то галдели, кричали даже. В общем, я за своей боевой дубинкой еще зашла.
Тетка преобразилась.
— Да ты что, милая, что же ты… Я тебе могу и ужин подать, простой, сама знаешь, у меня разносолов не водится. Ты входи, плащ брось пока тут… А хочешь, я его перед камином повешу, сырость-то какая на улице, вот я камин и разожгла.
Нашка уже и сама от плаща избавилась, тот плюхнулся на чистый теткин пол с таким стуком, будто дерево срубленное упало. Еще она немного встряхнулась. Но как ни выжимала по дороге воду из одежды, где только могла дотянуться, все равно оставалась грязной и мокрой… Зато без видимых следов крови, вот и хорошо. А еще лучше было то, что она за всю драку не получила ни одной серьезной раны. Лишь локоть ушибла да ладони оцарапала, ну и, конечно, левую руку странно подломила, когда с Сапогом сверзилась на мостовую, а так — больше ничего.
Она сходила наверх, в свою комнату, первым делом попробовала пересчитать золотые в кошеле, который сняла с пояса Сапога. Там было три раза по десять больших золотых. Видимо, насколько она была осведомлена о ценах на платные убийства, это была половина той суммы, которую затребовал плешивый наемник. А может, и вся сумма, ведь убивать-то несчастного и богатенького дурачка из верхнего города он не собирался. К бесам, отмахнулась от всего этого дела Нашка, какая теперь разница?
Она переложила пяток монет в свой кошелек, а остальные спрятала в тайничок под нижним краем окна, который выдолбила, еще когда продавала все свои вещички, как и разные штуки их бродячей труппы, словом, когда у нее еще водились монеты.
Потом вытащила дубинку Маршона, даже немного покрутила ее перед собой, чтобы почувствовать ее баланс и тяжесть. Потом спустилась, тетка Васоха уже выложила на стол пару штук печеной репы, миску просяной каши, щедро разбавленную молоком, и даже кусок сыра на дощечке. Сбоку от сыра была неизменная лепешка, твердая как камень, утренней выпечки, но Нашка сейчас и ей была рада. Правда, она бы с большим удовольствием окунула ее в мясной соус какой-нибудь и вместо молока предпочла бы большую кружку красного вина с горячей водой напополам, но и то, что было, показалось большой удачей. Когда Нашка села, тетка осталась стоять у камина.
— Вот так, — вспомнила Нашка, достала свой маленький кошелек, вытащила оттуда два больших золотых кругляша, аккуратно положила на уголок стола.
Тетка смахнула их единым духом, потом елейно осведомилась:
— Где же ты так разбогатела, девонька моя?
— Ты же знаешь, Васоха, я мастер по заточке клинков, вот и рассчитались со мной как раз сегодня вечером.
— Да, да, девонька… Вот бы и нашла такую работу, где так щедро платят, бросила бы свое баловство с питием, ведь мужицкий это грех, не твой, и зажили бы мы с тобой — душа в душу.
Вот тогда-то и загремели удары в дверь, да такие, что ее чуть с петель не снесло. Тетка засуетилась, очень давно, должно быть, не слыхала такого стука в свои двери. А Нашка с тоской подумала, что опять ей оставаться голодной.
Но побежала не на кухню, а к себе, где и подхватила дубинку Маршона, да так, будто та могла и напоить ее, и накормить, и согреть, и даже друзей верных ей как-то доставить… Хотя, когда уже сходила по лестнице, разглядывая эту избитую, окованную светлой бронзой палку, понимала, что ничего этого даже такое вот оружие, конечно, не может, ведь что бы о ней, о дубинке, ни думать, а все же это — не магический посох, с которым, сказывали, волшебники не расстаются даже во сне.
Конечно, это оказались стражники, их было немало, душ пять, да еще пара осталась сторожить на улице. Нашка подумала и решила — все же не пара, а больше, потому что кого-то они должны были послать с другой, тыльной стороны дома, им туда попасть было мудрено, нужно было по-тихому поднять кого-нибудь из соседей, проскочить назад и перебраться через относительно невысокую стенку на задний двор Васохи… Почти наверняка они так и сделали, они на это были мастаки, Нашка наслушалась об этих трюках в трактире среди не очень-то добропорядочных жителей города.
— Стой где стоишь, освобожденная гладиаторша, — приказал тот из стражей, кто у них распоряжался. Да вот Нашка его слушать особо не намеревалась.
— А чего кричать, господин хороший? — спросила Нашка елейно, внешне мирно и даже задумчиво.
— Молчать, — рявкнул старший. — И обращайся ко мне словами — господин офицер, понятно, дикая?
— Она вооружена, сержант, — негромко предупредил один из стражников своего старшего. Он оказался никакой не офицер, наверное, лишь спал и видел себя чином, да только до шарфа ему было — как до небес.
— Вижу, — негромко отозвался сержант, рябой здоровенный гоблин, который к тому же пробовал отпустить себе бороду, как у карликов, вот только она вышла у него ощипанной и редкой, отвратительной до такой степени, что Нашка бы рассмеялась, если бы все не было так серьезно. — Ты своей палкой, дикарка, не очень-то размахивай, мои ребята тебя все равно возьмут.
— А я и не собираюсь, — вздохнула Нашка, понимая, что пока — лучше сдаться. — Я не знала, что доблестная стража так к нам-то стучит, вот и подумала…
— Давай сюда палку свою, — приказал сержант и даже протянул руку.
Нашка осторожненько спустилась по оставшимся ступеням, потому что недлинные алебарды стражников были нацелены ей в грудь, и лишь немного не хватало ко всем прочим
