Гус, который гнался за парочкой, приостановился и довольно точно, хотя и неуклюже, как и все, что он делал, откатился к стене ближайшего дома, защищая спину и бок от неведомой ему опасности. А вот Сапог ничуть не удивился, он даже остановился и захихикал… Это было бы чрезмерно зло и мерзко даже для Сапога, если бы в его голосе не проскакивали визжащие нотки, в общем, у него случилось что-то вроде истерики или приступа неконтролируемого страха, вот он и смеялся… И Нашка решила, что смеяться от страха, пусть и с визгом, — это можно, это допускалось и Сапогу. Но чего же он так-то испугался? Она пошла к трактирщику, чтобы спросить его, но он дотопал до опрокинутого богатейчика и заговорил:
— Что, Банат, теперь понял, что я не шутил, когда напоминал тебе о долге? Ты-то думал, что достать тебя нельзя, да? А вот получается…
Из-за поворота вышел — Нашка не поверила своим глазам — тот самый плешивый мужичок, к которому она приставала в трактире Сапога, чтобы купил ей чего-нибудь пожрать. Сейчас он был в черном, как ночь, очень чистеньком плащике, скромном, но отменно скрывающем всю его щуплую фигурку, довольно забавную свою шляпу он сбил назад, за плечики, и она висела на длинных завязках, как свои широкие шляпы отбрасывали назад небогатые фермеры или крестьяне. И вообще — он был бы похож на самого обычного, мирного обывателя, если бы не держал в левой руке небольшой, но окровавленный кистень, а в правой — тонкий, гибкий, зачерненный меч. Такие вот черные клинки были отличительным знаком наемных убийц, причем дорогих и надежных почти так же, как… как те деньги, что приходилось платить за их работу.
— Трактирщик, мне за этого сосунка не платили, если хочешь его жизнь, делай все сам. По нашему договору я всего-то должен его обезоружить.
— Да, — кивнул Сапог, — ты свое отработал, все правильно… Дальше — мы сами как- нибудь.
— Сапог, наш спор всего лишь о деньгах, — запричитал юноша, не поднимаясь от ужаса на ноги, а отползая на спине к стенке, которая могла бы поддержать его плечи, но не могла защитить его. — Ты же знаешь, Сапог, что… я верну в два раза больше, если захочешь, в три раза!
Сапог подошел к нему поближе, взглянул с высоты своего роста.
— Ха, да кто тебе поверит, мальчишка? Стоит тебя отпустить, ты вернешься домой, и целая банда прислужников тут же примется за меня, только уже не так, как было, не с кулаками они придут, а с мечами и боевыми дубинками.
— Сапог, я буду молчать… Просто заплачу — и все забуду. Даю слово!
— Ты, когда играл и делал у меня ставки, тоже слово давал, а потом… Нет, Банат, полагаю, пришло время платить. И уже не деньгами.
— Послушай, — обратился этот самый Банат, или как его там на самом деле звали, к наемному убийце с черным клинком, который тот очень бережно, будто стеклянный, убирал в ножны под плащом, — наемник, ты же все делаешь за деньги, да? Ты должен понимать, что я богат, что моя семья богата, я предлагаю тебе столько, сколько тебе не платили до сих пор никогда — я в этом уверен… Даю сто золотых, сто! Если ты уведешь меня отсюда.
Ситуация как-то подвисла в воздухе, наемник так же спокойно убирал теперь свой кистенек, но почему-то не возникало сомнений, что он может появиться в его кулаке гораздо быстрее, чем стрела долетит от того места, где стояла Нашка, до его черной и внешне такой неопасной фигуры.
— Сапог, ты же только пугаешь. — С этой идеей, внезапно пришедшей ему в голову, парень почувствовал себя чуть уверенней. Он даже попытался подняться на ноги, опираясь ободранными теперь ладонями о стену. — Ты же только пугаешь, да? А ведь ты все равно отпустишь, потому что из-за какого-то долга…
— Ты много должен.
— Я верну, клянусь, ты же знаешь.
На миг показалось, что парень прав, что Сапог и впрямь раздумывает. Или не может решиться. Но Кореня, приковылявший наконец, и Гус ждали, и вот в их-то ожидании было что-то очень нехорошее. Сапог посмотрел на них, вздохнул и отчетливо проговорил:
— Мне уже без надобности, Банат, мне нужно, чтобы другие знали, что за невозврат долга бывает. Что и таких благородных, как ты…
— Так, спокойно… — проговорила Нашка, но уже не успела.
Собственно, удары, которые почти одновременно нанесли Кореня и Гус, не были сложными. Это действительно было просто, даже наклоняться им не пришлось, потому что Банат этот уже почти выпрямился, и, может, именно этого-то оба головореза ждали… А может, они заторопились, потому что Нашка заговорила.
Банат этот умер сразу — не мог не умереть, потому что длинные ножи обоих головорезов Сапога пронзили несчастного должника насквозь, ведь на нем не было никакой защиты, даже самой простенькой и тонкой кольчужки, — Нашка увидела это едва ли не вернее, как если бы вся улица была залита самым ярким солнечным светом.
Как поняла и то, что Сапог соврал, обманул ее, как их обманули, когда пригласили выступить на арене якобы для потешного, без смертельного исхода боя с гладиаторами Модро…
5
Картинка в голове у Нашки сложилась вполне ясная и донельзя отвратительная. Сапогу, как выяснилось, не нужно было ни с какой бандой разбираться, а нужен был именно этот вот, патлатый, ухоженный, из благородных. А ее наняли убить тех, кто его охранял… И этот, убийца, который там странно жмется, не хочет сделать следующий шаг, а ведь девицу, вероятно, такую, за которую ему ни перед кем отвечать не придется, убрал сразу, и рука не дрогнула… Значит, Сапог все продумал. Он именно ее, Нашку, и сделает в этом убийстве Баната ответчицей.
Она всех оглядела, наемник с черным клинком смотрел уже на нее, только на нее, с интересом и некоторым даже сомнением, не зло, в общем, смотрел, но она-то знала уже, чего стоит эта его внешняя беззлобность и кажущаяся отстраненность. И все же она спросила его:
— А ты, дядька, все деньги, что тебе за эту работу причитаются, получил?
Наемник все понял, быстрее всех прочих, да и не могло быть иначе, в своем ремесле он пережил многих, наверное, именно потому, что понимал все, что видел, не так, как даже Нашка понимала, а почти наверняка — точнее и с огромным, прямо-таки невозможным чувством опасности. Он стал вытягивать свой меч и при этом склонился, присел даже, чтобы уменьшить свой и без того не слишком выдающийся рост, чтобы представлять собой меньшую по площади мишень. А может, он знал еще одну хитрость, которая вообще-то мало кому приходит в голову: если резко присесть, тогда почти все точные броски становятся затруднительными, потому что спереди оказываются слои одежды, руки и ноги, а еще плечом удается здорово прикрыться, почти полголовы можно спрятать, уж шею-то точно удается утопить при такой вот стойке…
И все же в этом его сворачивании, будто змея в клубок сжимается, был один существенный просчет. При такой позиции гораздо дольше приходилось доставать меч. Вот этого, пожалуй, и не учел этот дядька, как его назвала Нашка. Хотя, если бы он столкнулся не с быстричкой, а с обычным бойцом из местных, его бы прием отлично сработал. А так вышло
