странного, разумеется, он не мог не прийти сюда… Да, снова проскок, словно Ростик, пообщавшись на дне с рыболюдьми, стал слишком уж с ними близок.
– Моя идея вот в чем, – продолжил Ростик. – Если мы сумеем подключить викрамов к изготовлению каленых изделий, они послужат нам и в контакте с пернатыми.
– Погоди о пернатых, – поморщился капитан. – Что с этими, викрамами, как ты их называешь? Пустые-то раковины срезать можно?
– Пустые можно. И можно выплавлять из них металл, хотя я не знаю, насколько это будет эффективно… – Подумав, Ростик, изложил свои воспоминания о громадной подводной мельнице, толкущей раковины на удобрение. С этим вышла неувязка. Пришлось даже рисовать ее, благо доску с пластилином кто-то положил на подоконник, а шип ядовитой рыбины Ростик и вовсе держал на поясе, в ножнах от ножа. Он вызвал интерес, пришлось рассказать и о рыбе, что вызвало бурные эмоции у добытчика металла. Оказалось, случаи уже имелись, и все смертельные, только причина их была непонятна.
– Теперь будем знать, – коротко заключил свои переживания Бородин.
– Города, города… – бормотал капитан, записывая что-то очень экономным, микроскопическим почерком в настоящую, из бумаги, записную книжку.
Ростик тут же воспылал к ней интересом, а оглядев ребят, понял, что не он один. Пестель тоже рассматривал немудреный блокнотик, чуть не облизываясь, да и Ким смотрел на писчебумажное изделие с повышенной хмуростью.
– Мне бы такую книжку, – подал голос Рост. – Хотя бы по блату, капитан.
– Что? А, это, – он оглядел ребят, усмехнулся. – Может быть, скоро и в самом деле начнем выдавать. Ребята к востоку от Боловска строят бумажную фабрику. И это, – он потряс книжкой в воздухе, – одно из первых изделий. Вот только… – он нахмурился, но отмахнулся. – Слушай, Рост, как бы их города к нам подтащить?
– Не выйдет, капитан. Там в самом деле удобно, они оттуда никуда не сдвинутся. Придется нам к ним летать – если на переговоры, конечно. А с изделиями они и сами к нам подойдут.
– У нас же есть плот, – напомнил бородатый.
– Наверное, пернатые не пустят их гешефты устраивать с новыми союзниками, – высказался Ким.
– Если мы с ними помиримся, то пустят, – выдал Эдик.
– Ты бы посмотрел, как они выглядят, сразу бы забыл про «помиримся».
– Агрессивны, это верно, – отозвался капитан. – И все-таки, Рост, ты не понял, что собой представляют эти их города?
Ростик пожал плечами.
– Думаю, выглядят, как складки дна, поросшие водорослями. Крыша-то им не нужна, дождя они вовсе не понимают.
Последняя реплика была неудачной. Пришлось рассказывать о своих объяснениях дождя в переговорах с викрамами. Почему-то этим ребятам, видевшим такое, что на Земле не могло присниться и в кошмарном сне, это показалось самым странным. Кто-то из девушек, оказавшихся в коридоре, даже принялся хихикать, как будто не могло быть ничего забавнее, чем рыболюди, не имеющие о дожде никакого понятия. Ростик только головой покрутил, чтобы окончательно не растеряться.
Каким-то образом это всех настроило на ужин, и разговор потихоньку заглох. Ребята, конечно, еще переговаривались о последних сообщениях, выданных Ростиком, но уже не горели любопытством, как вначале. Даже капитан, убирая записную книжку, отозвался так:
– Ладно, посмотрим, что из всего этого получится. Борода, ты плот хорошо заякорил?
– С трех углов. Там же течение нашей реки чувствуется, если не постараться, поутру за ним гнаться придется… Но сейчас – не оторвешь.
Когда ребята разошлись и Ростику, прямо как турецкому паше, принесли ужин в кровать, он уже спал. Правда, сном прозрачным, как светлая вода, осознавая и то, что принесли ужин, и соображая, где он находится, и понимая, что он спит. Но просыпаться не стал. Как большинство больных, он знал – быстрее всего тело восстанавливается во сне. Так стоило ли ему мешать из-за какого-то ужина?
Глава 32
Ростик выздоравливал долго, почти неделю провалялся в кровати, хотя последние дни и пытался прогуливаться по Одессе. Но ложился пораньше, а поутру подольше задерживался в кровати, делая вид, что отсыпается. Хотя на самом деле не спал, а просто лежал и смотрел в окно. Правда, иногда этот блеск воды, неестественно вздымающейся вверх под лучами солнца, начинал его настолько раздражать, что он разгадал, наконец, тайну каменной ставни – предназначенной спасать не только от холода и борыма, но и от этого безбрежного, сияющего великолепия.
А ставня, как оказалось, зажималась сложной и малопонятной каменной же застежкой, иначе и не скажешь, и даже после десятикратных осмотров понять принцип ее работы было не просто. Создавалось впечатление, что два каменных клинышка как-то прилипали друг к другу, и это позволяло держать окно плотно закрытым. А иногда совместить их почему-то не получалось, и Ростик даже приблизительно не мог сказать, почему так происходит и что он делает неправильно.
К концу недели его потихоньку стала мучить совесть, ведь он полеживал себе, а народ там, по всему обжитому Полдневью, трудился не покладая рук. И лишь спустя какое-то время он понял, что эта тревога, эта попытка подхлестнуть себя является еще невнятным, но вполне ощутимым признаком какой-то, может быть, серьезной опасности. Тогда он стал почти наслаждаться этим отдыхом, потому что знал – вот-вот очередные неприятности постучатся в
