сделанных Клайвом. Начать хотя бы с того, что он сделал его собственноручно от начала до конца, что ставит его на одну ступень с самими мастерами-краснодеревщиками Георгианской эпохи. Но дальше ему пришлось идти на всяческие ухищрения, и это переводило его в иную категорию.
Во-первых, он тысячи раз выдвигал и задвигал ящики, чтобы создать впечатление, что комодом пользовались пару веков. Затем он вынес его в сад и оставил там на открытом воздухе на месяц. Подпортив таким способом, он затащил его обратно и подновил. Потом – и это было просто гениально – снял подлинные ручки и заменил на другие, эпохи королевы Виктории, чуть более массивные и вычурные. Даже самый проницательный дилер попался бы на эту хитрость. Он бы заметил, что ручки не оригинальные, был бы доволен своей проницательностью и снял бы, чтобы убедиться в этом. Но под ними увидел бы следы от старых, Георгианской эпохи ручек, оставленных, пока комод стоял в саду у Клайва. Какое бы он вынес заключение? Конечно, что комод подлинный, должен быть подлинным. Отличная уловка.
Верить, что приобрел подлинник, так же хорошо, как иметь его, вот что я вам скажу.
– Клайв, ты гений. Сколько с меня?
– Ну, в последнее время все малость подорожало, мистер В. Я рассчитывал на семьсот пятьдесят.
– Полно, полно, Клайв, давай серьезно. Учти, что и я должен с этого что-то иметь. Мои расходы в этом году тоже взлетели до небес. Если я дам тебе семьсот пятьдесят, то не оплачу и бензин на поездку сюда. Сойдемся на пяти сотнях.
Дурень согласился. Золотые руки, а мозги никуда, таков был Клайв.
Кряхтя и отдуваясь, мы погрузили комод в «рейнджровер», и я отправился обратно в Гринвич. Когда я приехал, Кристофер был один в магазине, наводил глянец на довольно изящный чайный столик семнадцатого века. Глядя на его рассеянные движения, можно было подумать, что он все утро трет эту небольшую вещицу, а мысли его в это время витают где-то далеко, занятые решением сложной метафизической проблемы. Заслышав звук открывающейся двери, он резко выпрямился, едва не опрокинув телескоп, стоивший пятьсот фунтов.
Кристофер, конечно, знал, что невозможно заработать на антиквариате, не продавая время от времени подделки. О чем он еще не знал, так это о том, что фактически на меня уже работал человек, который их мастерил. Я ничего ему не говорил, не будучи уверен, как он отреагирует на подобное злостное мошенничество. Впрочем, он имел голову на плечах, и было только делом времени, когда он задастся вопросом, как я умудряюсь каждый месяц добывать подобные жемчужины.
– Здравствуй, Кристофер. Ну, что тут у нас происходит?
Вопрос не слишком определенный для моего сына. Несколько секунд он жевал губами, раздумывая над моими словами и прочими тайнами бытия. Кадык отчаянно ходил вверх и вниз. Наконец до него дошло.
– А да, утром я наконец-то продал те два кресла.
– Что, уж не те ли, ампирные? – Они были самой дорогой вещью в магазине и почти наверняка подлинной. – Розового дерева?
– Да.
– Черт возьми! И сколько ты за них взял в конце концов?
– Две тысячи пятьдесят.
– Отлично, сын. – День складывался удачно. Секунду я стоял, с удовольствием вдыхая запах мебельной политуры и бархоток «Брассо», который всегда напоминал мне мою молодость. – Просто отлично. Я там привез новую вещицу. Не желаешь помочь внести ее?
Мы втащили шедевр Клайва в магазин.
– Кажется, замечательная вещь, – сказал, отдуваясь, Кристофер, когда мы поставили комод на место. – Где ты его достал?
– На аукционе в Эссексе. Пришлось заплатить бешеные деньги, но, думаю, кое-что мы вернем.
– О! – воскликнул он, нагибаясь, чтобы рассмотреть поближе. – Ручки-то у него более поздней работы, так?
– Возможно, их заменили. Это часто делают.
– Гм… – с сомнением хмыкнул Кристофер, лишний раз доказывая, что унаследовал от матери ее интуицию. – Что-то я не очень в этом уверен…
– Ладно, все равно попробуй, может, найдется на него покупатель.
– Сколько мне просить за него?
Методика подобных подсчетов была проста.
Прикинь, сколько такая вещь действительно может стоить. Утрой цену. Добавь пятнадцать процентов налога на добавочную стоимость на тот случай, если решишь его заплатить. Плюс еще двадцать процентов на кретинизм этих невеж покупателей – вот и будет подходящая сумма!
– Две с половиной тысячи.
– Что ж, цена хорошая.
– Считаешь? Я, пожалуй, дал маху. Надо накинуть еще две с половиной сотни.
Помня, что я заплатил за него всего пятьсот фунтов, вы можете подумать, что это уж слишком. А сколько, вы ожидали, я заплачу Клайву? Ради всего святого! Ведь чертов комод – это всего-навсего подделка.
– Правильно, – сказал я и торопливо направился к выходу. На сегодня я достаточно потрудился, хватит. Съезжу посмотреть, как продвигаются дела у Вернона.
По дороге в книжный магазин меня вновь охватило вчерашнее возбуждение. Даже не раскрыв всех своих тайн, байроновские письма уже были самым волнующим открытием, какое мне когда-либо удалось совершить. Зашифрованные фрагменты могли содержать совершенно новые факты из жизни поэта, которые поразят литературный мир, неизвестную любовную историю например.
Как всегда, вечность ушла, пока я нашел место, чтобы припарковаться. Пока мой «рейнджровер», эта раскаленная коробка из металла и резины, полз в потоке машин по весенним улицам, я фантазировал: зашифрованный текст изменит не только наш взгляд на Байрона, но на все романтическое движение в литературе. Наши с Верноном портреты появятся на первых страницах воскресных газет, нас снова и снова будут просить рассказать историю нашего поразительного открытия. Сами письма будут стоить целое состояние, но не покинут своего законного места в застекленном шкафчике у меня дома, никому не позволю их тронуть.
К тому времени, как я припарковался, я уже убедил себя, что Вернон успел справиться с шифром. Я торопливо зашагал к магазину, чуть ли не бегом преодолев последние несколько ярдов, и, задыхаясь, ворвался в дверь.
В зале был лишь один клиент, американец с возмутительно торчащим, словно фаллос, объективом фотоаппарата; расставив ноги и будто вросши в ковер, он смотрел на Кэролайн, которая взбиралась по стремянке к верхним книжным полкам. На ней была вчерашняя коротенькая юбочка, и я, даже при том, что мысли у меня были заняты совсем другим, на миг задержался взглядом на ее бледных ляжках.
Вернон сидел в глубине магазина, склонившись над ворохом бумаг, покрывавших стол. Заслышав треньканье колокольчика над дверью, он поднял голову и посмотрел в мою сторону. Посмотрел совершенно пустым взглядом.
– Ах, вот она! – Кэролайн начала неуклюже спускаться вниз, крепко прижимая к себе
