подниматься со стула. Меня душила злость. На сей раз он зашел слишком далеко. Но, прежде чем сказать, что он уволен, я решил немного его помучить.
– Вернон, в этих письмах есть кое-что еще, о чем я вам не сказал.
– В самом деле? И что бы это могло быть?
Не говоря ни слова, я протянул ему третью страницу, усеянную таинственными значками. Вернон снова сел и мгновение смотрел на них. Теперь он поднял-таки, и не одну, а обе брови, собрав лоб в мелкие складки. Когда он заговорил, легкая улыбка блуждала на его губах, которые, казалось, совсем не двигаются.
– Боже мой! Это… – Последнее слово осталось висеть в воздухе. Когда я было решил, что фраза так и останется недоконченной, и собрался заговорить, послышался его голос: – Это интересно…
Он снова умолк и в полной неподвижности сидел, уставясь на страницу со значками. Наблюдая за ним, я неожиданно вспомнил, с какой скоростью он решал кроссворды в «Таймс», и предпочел не мешать ему. Минут десять ничто не нарушало тишину в комнате, за исключением сосредоточенного сопения Вернона и приглушенного гула проезжавших машин. В какой-то момент я рискнул плеснуть ему еще виски. Поблагодарив меня рассеянным кивком, он то и дело прихлебывал из стакана, продолжая изучать письмо. Солнце потускнело. В воздухе больше не было искр, только плавали невесомые молекулы золота. Выжидающе смотрели штабеля книг, которые теперь, казалось, нагнетали не только тишину, но и преждевременно густеющую тьму.
Время шло, и я в любой момент ожидал, что Вернон поднимет голову и объявит, что разгадал шифр. Я боялся пошевелиться, чтобы не отвлечь его внимания.
– Шифр, похоже, довольно сложный, – наконец пробормотал он. И, словно звук собственного голоса заставил его опомниться, он неловко выпрямился на стуле и растопырил пальцы. – Слишком оригинальный… почти как в священных текстах. В байроновских письмах есть зашифрованные места?
– Да. И, между прочим, более длинные, чем это.
– Потрясающе! – Он взглянул на меня. – Послушайте… ах, Клод… мне хочется поблагодарить вас.
– За что это?
– За то, что показали мне это. Многие на вашем месте утаили бы находку.
– Пустяки.
– Поймите меня. В этом магазине вся моя жизнь. Будучи вынужден…
– А, забудьте. Главное, как нам взломать проклятый шифр?
– О, это мне по силам… но потребуется время. Дайте мне парочку этих писем, и вечером я попытаю счастья. – Его слезящиеся глаза снова вернулись к странице, словно ему невыносимо было расставание с ней. – В войну это было моей работой, – сказал он загадочно. – Разгадывать шифры.
Тут мне пришло в голову, что, возможно, я судил о нем слишком предвзято, так же как он обо мне.
– Расскажите о себе, Вернон, – попросил я, наливая ему.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, женаты ли вы, например?
Вернон нежно положил письмо на стол и вздохнул старчески и печально.
– Если не возражаете, Клод, я бы лучше…
– Мистер Вулдридж?
Мы оба оглянулись. В дверях стояла Кэролайн.
– Да?
– Могу я идти домой? Уже двадцать минут шестого.
– Господи, неужели так поздно? Конечно, бегите.
Но, вместо того чтобы бежать домой, Кэролайн привстала на цыпочки и заглядывала в уже полутемную комнату, явно умирая от желания узнать, чем мы тут занимаемся.
– Если будете хорошо вести себя, Кэролайн, – сказал я, – завтра утром все вам расскажем. А теперь бегите.
Когда она ушла, Вернон с задумчивым видом допил свое виски.
– Я, пожалуй, тоже пойду, Клод, если не возражаете. Староват я становлюсь для подобных волнений.
– А вас это взволновало, Вернон? Что-то я по вам этого не заметил.
– Люблю надевать маску, – ответил Вернон странным голосом. Затем улыбнулся довольно печально. – Я, видите ли, старая гвардия. Бывший рыцарь плаща и кинжала.
С этими словами он с трудом поднялся. Я отдал ему все письма за исключением тех, что напрямую касались Байрона, с которыми бы ни за что не расстался.
Вернон сосредоточенно упрятал бумаги во внутренний карман и раза три-четыре похлопал себя по пиджаку, чтобы убедиться, что они действительно там. Потом побрел к двери, двигаясь осторожней, чем всегда. Только когда он добрел до лестничной площадки и слегка покачнулся, словно голова у него закружилась, я понял, что Вернон пьян.
Когда он ушел, я снова перечитал письма, в которых говорилось о Байроне, и едва не вывихнул мозги, пытаясь понять, что скрывает шифр.
Обычная любовная связь Амелии и Гилберта не требовала подобной конспирации. Если англичанин оказался вовлеченным в хитросплетения итальянской политики того времени – как был вовлечен Байрон, – тогда для чего было писать об этом Амелии? Разве только само имя «Амелия» не означает нечто иное…
Измученный, я встал и подошел к окну. Уже смеркалось, оранжево мерцали уличные фонари. Внизу я увидел Вернона, медлительного, как всегда, который еще только выходил из магазина. Я смотрел, как он плетется, словно за гробом, по темной улице, внезапно вновь ставший незнакомцем: сутулящийся старый человек в бежевом пальто, возвращающийся в жизнь, о которой я ничего не знал, но наверняка, я это чувствовал, цепеняще-одинокую.
После двух месяцев горечи и взаимных упреков мы с Верноном наконец стали настоящими партнерами. Я с новым чувством привязанности смотрел, как он появляется в конце улицы, в то же время с необъяснимым вниманием следя за его движениями, словно они могли что-то поведать о нем. Я тогда понял, что Вернон сам – тайна, с его сдержанностью, аккуратностью в одежде и острым умом, еще один шифр, ожидающий, чтобы к нему подобрали ключ.
Потом без всякого предупреждения мне было нечто вроде видения. Мне явился Байрон в Венеции, сидящий за письменным столом. Я отчетливо видел его, от напомаженных завитков волос до щегольского ворота рубашки: полноватый, но красивый мужчина, лицо освещено снизу пламенем свечи, перо летает по странице, он что-то пишет и исправляет, бормоча себе под нос, словно в ярости. Город погружен в тишину, час предрассветный. Снаружи, слышу, доносится тяжелый плеск гнилой воды канала.
Что он пишет?
Маленькая напряженная фигурка Вернона исчезла, свернув за угол. Улица окончательно опустела. Я возвратился к столу. В душе было полное смятение. Я чувствовал, что если сейчас же не перестану думать о шифре Байрона и Гилберта, то сойду с ума. Затем я понял, что нужно сделать: пойти домой и все рассказать Элен. Я сунул письма в карман, выключил свет и покинул офис.
Внизу, в магазине, царила полутьма. Стеллажи с книгами, горбящиеся вдоль стен, казались огромными. Я подошел к входной двери и включил недавно установленную охранную сигнализацию, в которой Вернон не видел решительно никакого смысла.
Прежде чем выйти на улицу, я оглядел зал. В полутьме выделялся единственный белый предмет. Ровная струйка света с улицы падала на него, и казалось, что он светится, плывя в
