осторожен, как животное.
— Энинву сказала бы, что сейчас у тебя лицо леопарда, — заметил Исаак.
Доро лишь пожал плечами. Он знал, что сказала бы Энинву, и что она подумала бы, сравнивая его то с одним, то с другим животным. Когда-то она говорила подобные вещи от страха или гнева. Теперь же она говорит их от жестокой ненависти. Она сделалась самым «ближайшим» его врагом. Она покорилась. Она стала воспитанной. Но она затаила злобу, какой Доро еще ни разу в жизни не встречал. Она была жива благодаря Исааку. У Доро не было никаких сомнений, что если бы он предложил ей другого из своих сыновей, она отказалась бы и умерла. Он спрашивал ее, что сказал ей Исаак, и отчего она переменила свое решение, а когда она отказалась отвечать ему, он спросил об этом Исаака. К его удивлению, Исаак тоже отказался говорить с ним об этом. Когда сын отказывал ему в просьбе, это очень редко раздражало Доро, но на этот раз…
— Ты отдал ее мне, — сказал Исаак, — и теперь мы сами будем решать свои дела. — Выражение его лица и тон, которым он говорил это, подсказали Доро, что он не услышит больше ничего. Доро уехал из Витли на следующий же день, уверенный в том, что Исаак позаботится обо всем остальном: женится, построит себе дом, научит жену обычаям и укладу жизни в колонии, найдет себе работу и начнет растить детей. Уже в двадцать пять лет Исаак был очень способным. И Доро не видел для себя необходимости оставаться рядом с ними. Он был поражен глубиной собственного гнева. Обычно люди должны были заплатить смертью за свои ошибки. Ему понадобилось время, чтобы вспомнить, когда в последний раз он чувствовал самый настоящий гнев, и тем не менее оставлял в живых тех, кто являлся его причиной. Но вот теперь его сын и эта наскучившая ему маленькая лесная дикарка, которая, к счастью, оказалась самым лучшим диким семенем из всех когда-либо им найденных, остались в живых. Но Энинву не могла простить. Если она еще как-то могла научиться любить своего мужа, то она не могла расстаться с ненавистью к его отцу. И сейчас, и тогда Доро пытался сломить ее враждебность, внешне вполне дипломатичную, вновь подчинить эту женщину себе — сделать ее такой, какой она была, когда он оторвал ее от соплеменников. Он не привык, что люди могут оказывать ему сопротивление, не был готов к тому, чтобы сталкиваться с их ненавистью. Эта женщина оказалась загадкой, которую он не мог решить: почему сейчас, после того, как она родила ему восьмерых детей, и пятерых детей Исааку, она все еще оставалась в живых. Она должна прийти к нему вновь, оставив прежнее равнодушие. Она должна сделать себя молодой без всяких напоминаний об этом, и прийти к нему. А затем, еще раз удовлетворившись ею, он убьет ее.
Он даже облизнул свои губы, раздумывая над этим, а Исаак кашлянул. Доро взглянул на своего сына с прежней любовью и заставил свои мысли уйти в глубь сознания. Энинву будет жить до тех пор, пока не умрет Исаак. Она поддерживала его здоровье, возможно, сумела и продлить его жизнь. Разумеется, она делала это ради себя. Исаак завоевал ее много лет назад, как он завоевывал всякого, и она не хотела терять его раньше времени. Но ее причины не играли здесь существенной роли. Ненамеренно, она оказывала таким образом услугу Доро. Он не хотел терять Исаака раньше, чем это случится естественным путем. Он вновь вернулся к разговору, чтобы освободиться от мыслей о смерти собственного сына.
— Я был в городе по своим делам, — сказал он. — Затем, где-то неделю назад, когда я предполагал отплыть в Англию, обнаружил, что все время думаю о Нвеке. — Это была самая младшая дочь Энинву. Доро считал ее также и своей дочерью, но Энинву с ним не соглашалась. Доро уже износил то тело, от которого была зачата эта девочка, но он еще не носил его в период зачатия. Он получил его только потом.
— У Нвеке все хорошо, — сказал Исаак. — Кажется, так хорошо, как это только может быть. Ее переходный возраст приближается, и у нее будут плохие времена, но я думаю, что Энинву сможет помочь ей в этом.
— Ты не заметил, у нее не было никаких неприятностей в последнее время?
Исаак на минуту задумался.
— Нет, ничего не могу припомнить. Я видел ее не особенно часто в последние дни. Она помогает с шитьем своей подруге, Ван Несс, ты знаешь ее — та, которая собирается замуж.
Доро кивнул.
— А я помогал строить дом для детского приюта. Мне так и кажется, что ты будешь говорить, будто я один построил весь дом. Но я ведь должен использовать то, что я получил раньше и все еще имею сейчас, и неважно, что Энинву велит мне не утомляться. Напротив, я еще могу оторвать себя почти на фут от земли и перемещать предметы. Мои способности, кажется, не слабеют с возрастом.
— Я это заметил. Они все еще приносят тебе радость?
— Ты даже не можешь себе представить, насколько большую, — сказал Исаак и улыбнулся. Он взглянул в сторону, вспоминая те счастливые дни, когда был молодым. — А ты знаешь, мы все еще летаем иногда, Энинву и я. Видел бы ты, какой она становится птицей! Она сама придумала облик для себя. Ты никогда не видел такого красочного оперенья.
— Я боюсь, что могу увидеть твой труп, если ты будешь продолжать заниматься подобными вещами. Полеты становятся дурацким риском.
— Это мое любимое занятие, — очень спокойно сказал Исаак. — И ты прекрасно это знаешь, чтобы просить меня отказаться от него полностью.
Доро только вздохнул.
— Думаю, что да.
— Энинву всегда находится рядом со мной. И она всегда летит чуть ниже.
Энинву, защитница, с горечью подумал Доро. И это удивило его. Энинву защищала любого, кто в этом нуждался. Доро стало интересно, что бы стала делать Энинву, если бы он сказал, что нуждается в ней. Рассмеялась? Очень вероятно. И была бы, разумеется, права. С годами ему стало точно так же трудно лгать ей, как и ей лгать ему. И единственная причина, по которой она все еще так и не знала о колонии ее африканских потомков, которую он устроил в Южной Каролине, состояла только в том, что у нее пока не было повода спросить его об этом. Этого не знал даже Исаак. — Это беспокоит тебя? — спросил он Исаака. — Я имею в виду, чувствовать все время ее защиту.
— Раньше беспокоило, — ответил Исаак. — Ведь я должен был бы обогнать ее. Если захочу, я могу летать быстрее всякой птицы. Я мог бы оставлять ее далеко позади и не обращать на нее никакого внимания. Но она постоянно оказывается впереди, все время старается догнать меня, пытаясь своими крыльями помешать мне уйти вперед. Она никогда не откажется от этого занятия. С некоторых пор я уже начал привыкать к тому, что она всегда находится поблизости от меня. А сейчас, пожалуй, я больше был бы обеспокоен, если бы не увидел ее на привычном месте рядом с собой.
— И ее ни разу не подстрелили?
Исаак заколебался.
— Вот для этого, как мне кажется, она и придумала себе такие яркие цвета, — сказал он наконец. — Чтобы отвлечь внимание от меня. Да, пару раз ее подстрелили. Падая, она пролетела еще несколько ярдов, и только потом шлепнулась на землю, чтобы дать мне время убраться. Затем она залечила свою рану и догнала меня.
Доро поднял глаза и взглянул на портрет Энинву, висевший на стене напротив высокого камина. Интерьер дома представлял собой смешение английского, голландского и африканского стилей. Энинву делала глиняные горшки, отдаленно напоминавшие те, которые она когда-то продавала на базаре у себя дома, и красивые прочные корзины. Многие покупали их у нее и расставляли вокруг своих домов, так же, как это делала она. Ее работа была декоративной и одновременно полезной, и здесь, в ее доме с голландским камином и
