— Убийство, — сказал Исаак. — Временами — воровство и некоторые другие вещи. И, разумеется, пренебрежение к Доро.
— А если человек убьет кого-то, а Доро скажет, что он не должен быть наказан, что бывает в таких случаях?
Исаак нахмурился.
— Если человек должен быть оставлен в живых, то обычно Доро забирает его. Он отсылает его из колонии и никогда не просит нас оставить его именно здесь.
— А когда человек становится больше не нужен ему, то он умирает?
— Да.
Энинву глубоко вздохнула.
— Возможно, что ты хочешь соблюсти некоторые приличия. А может быть, ему еще не удалось сделать из тебя животное.
— Подчинись сейчас, Энинву, а позднее ты сможешь удержать его от превращения всех нас в скотов.
— Когда я слышу, как ты говоришь о нем, мне кажется, что ты любишь его больше, чем он тебя.
— А разве в этом дело?
— Да, дело не в этом. Ты именно тот человек, для которого это не имеет значения. Мне казалось, что он может быть хорошим мужем. На корабле я беспокоилась о том, что не смогу стать именно такой женой, какая ему нужна. Мне хотелось угодить ему. Сейчас я думаю только о том, что он никогда больше не отпустит меня.
— Никогда? — повторил Исаак с мягкой иронией. — Это слишком большой срок, даже для него и для тебя.
Она отвернулась. В другой раз она была бы удивлена, услышав, как Исаак советует набраться терпения. Он был не очень-то терпеливый молодой человек. И сейчас, спасая ее, он был готов впасть в отчаяние.
— Ты получишь свободу, Энинву, — сказал он. — Но сначала тебе необходимо добраться до него. Он, подобно черепахе, заползает в свой панцирь, который год от года становится все толще. Тебе понадобится много времени, чтобы проникнуть внутрь человека, но оно у тебя есть, и есть человек, до которого тебе следует добраться. Ведь он родился на свет таким же, как и мы. Он слишком извращен, потому что не может умереть. Но он все еще человек. — Исаак остановился, чтобы перевести дух. — Не спеши, Энинву. Разбей оболочку и войди внутрь. Он окажется как раз тем, что нужно тебе, так же как ты — та самая, в ком нуждается он.
Она покачала головой. Теперь она знала, что чувствуют рабы, когда лежат закованные в цепи на скамье, а раскаленное железо работорговца впивается в их тело. Из-за собственной гордости она отрицала то, что фактически была рабом. Дальше она не сможет это отрицать. Клеймо, поставленное Доро, отметило ее с того самого дня, когда они встретились. Она могла освободиться от него только за счет смерти и предательства собственных детей, оставив его в этом мире превращаться в худшее из животных. Многое из того, о чем говорил Исаак, теперь казалось ей правдой. А может быть, это из-за ее трусости и страха перед тем ужасным способом, которым Доро пользовался для убийства и который придавал такой вес его словам? Откуда ей было знать? Что бы она ни сделала, все обернется злом.
Исаак встал, подошел к ней, взял за руки и попытался потянуть вверх, чтобы она поднялась.
— Я не знаю, каким мужем я могу быть для… для кого-то подобного тебе, — сказал он. — Но если желание сделать приятное тебе будет выше всего…
Почти не сопротивляясь, с полной безнадежностью, она позволила ему приблизить ее к себе. Если бы она была обычной женщиной, он мог бы задушить ее в объятиях. Спустя некоторое время она сказала:
— Если бы Доро сделал это по-другому, Исаак, если бы он сказал мне, когда мы встретились, что он ищет жену для своего сына, а не для себя самого, я не стала бы срамить тебя отказом.
— Но мне нисколько не стыдно, — прошептал он. — Просто, чем дольше ты не позволишь ему убить тебя, тем…
— Если бы у меня было мужество, как у твоей матери, я бы убила себя сама.
Он с тревогой посмотрел на нее.
— Нет, я буду жить, — успокоившись, сказала она. — У меня нет мужества. Я никогда раньше не думала о том, что буду столь малодушной, но признаюсь, что это так. Жизнь стала для меня очень дорогой привычкой.
— Твое малодушие ничуть не больше, чем у любого из нас, — сказал он.
— Все остальные, по крайней мере, не делают никакого зла из-за своей трусости.
— Энинву…
— Нет. — Она склонила к нему свою голову. — Я решилась. Я больше не буду произносить громкие, но лживые слова, даже самой себе. — Она взглянула на его молодое, почти детское лицо. — Мы поженимся. Ты хороший человек, Исаак. Я плохая жена для тебя, но, возможно, в этом месте среди этих людей это не будет иметь большого значения.
Он поднял ее своими сильными руками и понес на большую мягкую постель, чтобы зачать детей, которые продлят ее рабство.
Книга 2. Дети Лота 1741 г
7
В очередной раз Доро появился в Витли, когда решил проведать одну из своих дочерей. Его не оставляло чувство нависшей беды, и как обычно, он позволил этому чувству управлять его поступками.
Уже по дороге от причала, приближаясь к городу, он услышал громкий спор, который, похоже, был в самом разгаре: спорили о том, что чья-то корова помяла чужой огород. Доро медленно приблизился к спорщикам, разглядывая их. Они стояли перед Исааком, сидевшим на лавке возле дома, который он и Энинву построили почти пятьдесят лет назад. Исаак, стройный и моложавый, несмотря на свой возраст и густую шапку седых волос, официально не имел никаких прав улаживать подобные споры. Он был фермером, торговцем, но никогда не служил в городском совете. Но даже в его молодые годы люди шли к нему со своими недоразумениями. Он был одним из самых любимых детей Доро. И это делало его влиятельным. А кроме того, его честность и справедливость были известны всей округе. Люди любили его, но совсем иначе, чем Доро. Они могли почитать Доро как бога, они могли выражать ему и свою любовь, и свой страх, и свое уважение, но большинство находило его достаточно страшным для искренней любви. Одна из причин, приведших Доро именно к Исааку, старому и мало на что способному, состояла в том, что Исаак был не только сыном, но еще и другом. Исаак был одним из тех немногих людей, которые принимали Доро без страха и
