желания не имели значения. Разве спрашивал кто-нибудь об этом корову или козу?
— Я даю тебе самого лучшего из своих сыновей, — сказал он. — И я надеюсь, что ты будешь хорошей женой для него. Я никогда бы не отдал тебя ему, если бы не был уверен в этом.
Она медленно покачала головой.
— Нет, это ты не понимаешь меня. — Она внимательно посмотрела на него — в его глаза, глаза обычного человека, на его чуть удлиненное красивое лицо. До сих пор ей удавалось избегать подобных стычек с ним благодаря тому, что она шла на уступки. Сейчас она не могла подчиниться.
— Либо ты мой муж, — сказала она как можно спокойней, — либо у меня вообще нет мужа. Если мне понадобится мужчина, я найду его себе сама. Мой отец и все мои прежние мужья давным-давно умерли. Ты не принес мне никаких подарков, ты просто прогнал меня прочь. Ты можешь меня прогнать, но ты не сможешь указывать мне, куда я должна идти.
— Разумеется, могу. — Его спокойный тон был подстать ей, но только в его голосе на этот раз звучало смирение. — Ты знаешь, Энинву, что ты должна подчиниться. Неужели я должен забирать твое тело, чтобы получить от него тех самых детей, которых хочу?
— Ты не сможешь. — Внутри себя она быстро перестроила все свои органы, в буквальном смысле переставая быть женщиной, а для полной уверенности и мужчиной. — Ты можешь вынуть мою душу из моего собственного тела, — сказала она. — Да, я думаю, ты можешь сделать это. Но мое тело не принесет тебе удовлетворения. Тебе придется слишком долго приводить в порядок все, что я проделала с ним, прежде чем ты сможешь его использовать. Оно не сможет так долго прожить без меня.
Она не ошиблась насчет гнева в его голосе, когда он заговорил вновь.
— Ты ведь знаешь, что я буду собирать твоих детей, если не смогу заполучить тебя.
Она повернулась к нему спиной, обхватив плечи руками. Затем она с силой опустила их.
— Убей меня! — с шипением произнесла она. — Убей меня сейчас, но никогда не проси меня ни о чем подобном!
— И твоих детей? — спросил он, оставаясь неподвижным.
— Ни один мой ребенок не пойдет на такую мерзость, какую задумал ты, — прошептала она.
— А теперь кто из нас лжет? — спросил он. — Ведь ты знаешь, что твои дети не имеют твоей силы. Я получу от них все, что хочу, а затем уже их дети будут точно так же принадлежать мне, как и здешние люди.
Она промолчала. Разумеется, он был прав. Даже ее собственная сила была всего лишь бравадой — как фасад, она скрывала весь внутренний ужас, охвативший ее. Только гнев все еще не позволял ей опустить голову. И что было лучше, гнев или вызов? Он мог уничтожить самую ее душу, и тогда для нее уже не было бы очередной жизни. А затем он добрался бы и до ее детей, совращая их одного за другим. Она была готова разрыдаться.
— Ты должна успокоиться, — сказал он. — Жизнь будет богатой и счастливой для тебя. Ты будешь удивлена, как легко тебе удастся присоединиться к этим людям.
— Я не выйду за твоего сына, Доро! И неважно, чем ты будешь грозить мне и что будешь обещать. Я не выйду за него!
Он вздохнул, накинул на себя одежду и направился к двери.
— Оставайся здесь, — сказал он. — Оденься и жди.
— Ждать чего! — с горечью выкрикнула она.
— Исаака, — ответил он.
А когда она повернулась к нему лицом и уже открыла рот, чтобы в очередной раз обрушить на него проклятья, он подошел к ней и изо всех сил ударил по лицу.
Был какой-то миг, когда удар еще повис в воздухе, когда она еще могла бы схватить его руку и переломить ее как сухую ветку. Был миг, за который она могла разорвать его глотку.
Но она приняла удар, прогнулась под ним, не издав ни звука. Давно у нее не было такого желания убить человека.
— Я вижу, ты знаешь, что значит успокоиться, — сказал он. — И мне кажется, ты не настолько торопишься умереть, как говоришь об этом. Прекрасно. Мой сын просил меня дать ему возможность поговорить с тобой, если ты откажешься подчиниться. Подожди его здесь.
— Что такое он может сказать мне, чего ты еще не сказал? — резко спросила она. Доро задержался у двери, чтобы с презрением взглянуть на нее. Его удар обладал намного меньшей силой, чем этот взгляд.
Когда дверь закрылась за ним, она подошла к постели и уселась на нее, уставившись в огонь невидящими глазами. Когда Исаак постучал в дверь, ее лицо было мокрым от слез, о которых она уже забыла.
Она велела ему подождать, пока одевалась и вытирала лицо. Затем, охваченная тяжелой безнадежной усталостью, открыла дверь и впустила его.
Он выглядел таким же измученным, как и она. Рыжие волосы спускались на покрасневшие глаза. Кожа, совсем недавно бронзовая от загара, теперь выглядела совсем бледной, какой Энинву никогда ее не помнила. Он казался не просто уставшим, но и больным.
Он молча стоял, уставившись на нее, и ей захотелось подойти к нему, как в свое время к Окойе, чтобы попытаться его успокоить. Но вместо этого она села на один из стульев, так что он уже не мог сесть слишком близко к ней.
Он с готовностью сел напротив нее, на другой стул. — Он угрожал тебе? — последовал тихо прозвучавший вопрос.
— Разумеется. Это он умеет делать лучше всего.
— И обещал тебе райскую жизнь, если ты подчинишься?
— …Да.
— Он сдержит свое слово, так или иначе.
— Я уже видела, как он держит свое слово.
Наступила затянувшаяся неприятная пауза. Наконец Исаак прошептал:
— Не позволяй ему сделать это, Энинву. Не выбрасывай свою жизнь!
— Неужели ты думаешь, что я сгораю от желания умереть? — сказала она. — Моя жизнь была долгой и счастливой. Она могла бы быть еще длиннее и лучше. Мир гораздо просторнее, чем я думала. На свете есть еще так много всего, что я хотела бы увидеть и узнать. Но я не хочу становиться его собакой! Пусть занимается этой мерзостью с другими людьми!
— Например, с твоими детьми?
— Ты тоже угрожаешь мне, Исаак?
— Нет! — воскликнул он. — И ты это очень хорошо знаешь, Энинву.
Она отвернулась от него. Хоть бы он ушел. Ей не хотелось говорить ничего, что могло причинить ему боль. Он заговорил сам, очень тихо:
— Когда он сказал мне, что я могу жениться на тебе, я был удивлен и немного испуган. Ты была замужем много раз, а я еще не был женат ни разу. Я знаю, что Окойя — твой внук, самый младший из всех, а он почти такого же возраста, как и я. Я не вижу, как я могу сравниться с тобой, с твоим жизненным опытом. Но я хочу попытаться! Ты даже не представляешь себе, как я хочу попытаться.
— А если ты будешь использован всего лишь как производитель, Исаак? Это не имеет
