— О да, и я вас хорошо запомнил. Мисс Лейлигэм, не так ли?
— Давайте забудем о прошлом, пожалуйста, — улыбнулась Лу, беря меня под руку.
Не знаю отчего, но я испытал неловкость, объясняя, что мы теперь муж и жена.
Фекклз отбарабанил набор поздравлений и спросил:
— Могу ли я представить мадмуазель Аидэ Лямурье?
Девушка за его спиной улыбнулась и склонила голову.
Аидэ Лямурье была блестящая брюнетка со сверкающей улыбкой и булавочными зрачками глаз. Она состояла из массы чарующих противоречий. Ее нос и губы указывали на более чем изрядный след семитской крови, но клинообразный контур лица выказывал наследственные черты совершенно противоположного племени. У нее были впалые щеки и «вороньи лапки» портили уголки ее глаз. Темнолиловые веки намекали на занятия чувственными удовольствиями до изнеможения. При роскошных волосах у нее практически отсутствовали брови. Вместо них она нарисовала карандашом две черные дуги. Она была густо и безвкусно накрашена. На ней было надето просторное и несколько дерзкое вечернее платье, синее, в серебряных блестках, подпоясанное желтым, в черную крапинку, кушаком. Поверх него была накинута мантия из черного шелка, отороченная киноварного цвета кисточками. Ее руки были мертвенно тонки. Было нечто непристойное в крючковатых ее пальцах, унизанных гигантскими кольцами с сапфирами и бриллиантами.
Она держалась с живою томностью. Казалось, ее постоянно необходимо побуждать к действию, но едва угасал первый толчок, она тут же погружалась в свои глубокие думы.
Ее радушие было явным притворством; но от нас обоих, от Лу и от меня, не ускользнуло это при рукопожатии и мы ощутили тонкую и загадочную симпатию, которая оставила за собой пятно невыразимого зла.
Я не сомневаюсь, что это безмолвное причащение не ускользнуло от Фекклза, и что оно, по той или иной причине, доставило ему огромную радость. Его поведение сделалось вкрадчиво-почтительным, и он, как мне показалось, взял на себя командование, когда предложил:
— Могу ли я рискнуть, предложив вам с Леди Пендрагон отужинать с нами в «Маленьком Савояре»?
Аидэ взяла под руку меня, а Лу шла впереди с Фекклзом.
— Мы и сами туда собирались, — говорила она ему, — и будет просто прекрасно оказаться там, в кругу друзей. Я вижу, вы довольно старый друг моего супруга?
Он принялся рассказывать ей про школу. Будто бы случайно, он выдал подробности относительно обстоятельств, приведших к его исключению.
— Мой старик, понимаете, вращался в деловых кругах Лондона, — слышалась его болтовня. — И он угрохал свои сбережения где-то в районе Ломбард-стрит (Фекклз натянуто хихикнул), откуда он уже не смог их вынуть, чем и положил конец моей академической карьере. Он уговорил старого Розенбаума, банкира, взять меня на должность личного секретаря, учитывая мой талант финансиста. На этом посту я был как рыба в воде, и дела мои с тех пор шли замечательно. Но Лондон не место для человека по-настоящему амбициозного. Не позволяет развернуться. Вашему покорному слуге Эльгину Фекклзу подавай Париж или Нью-Йорк.
Не знаю почему я не поверил ни единому слову в этой байке; но я — не поверил! Героин действовал чудесно. Я ни коим образом не был склонен беседовать с Аидэ. Она также не желала меня замечать, и не произнесла ни слова.
В таком же состоянии находилась и Лу. Она явно слышала, что втолковывал ей Фекклз, но не делала замечаний и вообще сохраняла тотальную отрешенность. Весь эпизод не занял и трех минут. Мы вошли в «Маленький Савояр» и заняли наши места.
Похоже, наши друзья были хорошо знакомы хозяину. Он приветствовал их с преувеличенной французской суетливостью. Мы заняли столик у окна.
Этот ресторан висит на крутом склоне Монмартра, точно орлиное гнездо. Мы заказали ужин — Фекклз расторопно и со знанием дела, все остальные с полнейшим безразличием. Я взглянул на Лу. Я впервые в жизни видел эту женщину. Ее имя ни о чем мне не говорило. Внезапно мне срочно захотелось выпить большое количество воды. Но я не смог бы даже заставить себя налить ее в стакан. Мне трудно было даже кликнуть официанта, но, по-моему, я все- таки произнес слово «вода», ибо Аидэ наполнила мой бокал. Улыбка скользнула по ее лицу. И это был первый признак жизни, который она подала. Даже рукопожатие было по сути механическим рефлексом, а не умышленным действием. Чем-то зловещим и тревожным веяло от этой ее гримасы. Как будто она ощутила у себя во рту привкус некой мерзостной горечи.
Я посмотрел на Лу еще раз и заметил, что она стала совсем другого цвета. Она выглядела ужасно больной. Мне же было все равно. Меня охватил рой мыслей на этот счет. Я запомнил, что любил ее страстно, и в тоже время ее, оказывается, не существует. Дьявольское блаженство — вот как я бы назвал состояние, источником которого стало мое равнодушие.
Я находил забавным, что она, быть может, отравила себя. Мне определенно было крайне нехорошо. Но и это меня не беспокоило.
Официант подал блюдо мидий. Мы сонно их поедали. Это тоже была часть рабочего дня. Мы смаковали их потому, что они были смакуемы; но ничто не имело значения, даже получение удовольствия. Меня поразил тот факт, что Аидэ попросту притворяется, что ест, но я приписал это ее рассеянности.
Мне стало гораздо лучше. Фекклз легко и гладко болтал о разнообразных пустяках. Никто не обращал внимания. Он, со своей стороны, не замечал, казалось, какого-либо недостатка вежливости.
Я точно чувствовал усталость. Решив, что Шамбертен меня взбодрит, я проглотил пару стаканов.
Лу продолжала разглядывать меня несколько испуганно, как если бы ей был надобен некий совет, и она не знает, как об этом спросить. Это было довольно забавно.
Мы приступили к главному блюду, когда Лу внезапно поднялась из-за стола. Фекклз, изобразив на лице притворную тревогу, поспешно последовал за ней. Я видел, как официант берет ее под другую руку. Нет, в самом деле, это было забавно. С девушками всегда так — они никогда не желают знать, что такое «достаточно».
И тут же я осознал, с пугающей неожиданностью, что дело не ограничивается одним только слабым полом. Я вовремя успел выйти.
Если я промолчу о событиях последовавшего часа, то отнюдь не по причине этого незначительного инцидента. По его заключении мы снова сели за столик.
Мы пили глоточками старинный Арманьяк; он нас подкрепил. Но вся сила ушла из нас, как если бы мы выздоравливали после какой-то очень долгой и губительной болезни.
— Тут не о чем тревожиться, — сказал Фекклз со своим странным смешком. — Пустячная неосторожность.
Я скривился при этом слове. Оно напомнило мне о Царе Лестригонов. Я ненавидел этого типа больше, чем когда-либо. Он начинал меня преследовать. К чорту! Будь он проклят!
Лу доверила нашу историю Фекклзу целиком и он признался, что знаком с такого рода делами.
— Видите ли, мой милый сэр Питер, — говорил он. — Вам нельзя принимать Г. так, как можно К., и когда вы мешаете два напитка, платить приходится дьявольскую цену. Как и со всем остальным в этой жизни, вам необходимо выяснить ваш предел. Очень опасно разгуливать, когда вы работаете с Г. или М., и, что уже совсем катастрофично, есть.
Должен признаться, я чувствовал себя жутким глупцом. В конце концов, не я ли серьезно изучал медицину; и вот уже второй случай, когда любитель учит меня что и как.
Но Лу кивала довольно жизнерадостно. Бренди вернул ей цвет лица.
— Верно, — сказала она. — Я все это слышала и раньше, но, как вы понимаете, одно дело слышать, а совсем другое пройти через все это самой.
— Опыт — единственный учитель, — согласился Фекклз. — Все это нормально, но главное дело начинать неспеша, чтобы дать себе возможность приноровиться.
