С другой стороны, если подумать, нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни, пока она у тебя еще есть.
Я наклонил голову, осторожно приподнял ее подбородок здоровой рукой и снова поцеловал в губы. Она вздрогнула и отозвалась – медленно, неуверенно, застенчиво как-то. Еще секунду я касался ее губ своими, не отпуская ее подбородка пальцами, а потом выпрямился, осторожно оборвав поцелуй.
Мгновением позже она открыла глаза; дыхание у нее чуть участилось.
Я коснулся ее щеки пальцами и улыбнулся ей.
– Скоро перезвоню.
Она кивнула. Глаза ее затуманились тревогой.
– Поосторожнее, ладно?
– Гарри? – послышался голос.
Я вздрогнул и оглянулся.
– Гарри! – снова послышалось со стороны двери, и я узнал голос Баттерса. Странно прозвучал этот голос: словно Баттерс стоял в пустой, лишенной мебели и ковров комнате.
Шила застыла, глядя в сторону двери.
– Ох, черт, – произнесла она.
Я уставился на нее.
– Что?
– Я не хотела отвлекать вас, – сказала она, и голос ее прозвучал загадочно.
Секунду-другую я, нахмурившись, смотрел на нее, потом открыл входную дверь. Баттерс стоял в вестибюле. Он соорудил для Мыша подобие поводка из оторванного пояса от куртки, и моя лохматая собака, уставив нос в пол, устремилась ко мне, таща его за собой. Баттерс, в свою очередь, шел крайне неуверенно, словно хватил лишнего и испытывал проблемы с равновесием.
– Баттерс? – спросил я. – Что случилось?
– Машина заглохла, – ответил он. – И там, внизу, каким-то парням явно не нравилось, что я сижу в машине, вот я и пошел вас искать.
Баттерс остановился – точнее, попытался остановиться. Мыш радостно фыркнул и потащил его ко мне. Я наклонился и почесал его за ушами.
– Привет, Мыш. Шила, это мой пес, Мыш. А это Уолдо Баттерс, мой друг.
Баттерс вздрогнул и принялся оглядываться по сторонам.
– Чего?
Я нахмурился и осторожно коснулся его руки.
– Баттерс? С вами все в порядке?
Он чуть дернулся при моем прикосновении, потом осторожно, словно вслепую, похлопал мою руку.
– Гарри? – неуверенно спросил он. – У вас нет фонаря?
Я удивленно задрал брови, но все же поднял пентаграмму и усилием воли засветил ее.
– Вот, – произнес я. – Шила, надеюсь, вы не против того, что я пригласил их зайти?
Баттерс снова выпучил глаза на меня, потом огляделся по сторонам.
– Гарри? – спросил он.
– Ну?
– Э… с кем это вы разговариваете?
Мгновение я молча смотрел на него.
Потом несколько разрозненных деталей мозаики, щелкнув, соединились у меня в мозгу, а душа ушла в пятки, больно ударившись об пол.
Я крепко зажмурился и снова открыл глаза, включив Внутреннее Зрение. И посмотрел на Шилу.
От маленькой, уютной квартирки не осталось и следа – ее словно смыло как слой старой краски. На ее месте я увидел ободранные, голые стены, погнутый оцинкованный каркас в местах, где стояли раньше гипсокартонные перегородки. На полу валялись мотки старой проводки, ржавые трубы и прочий строительный хлам, который еще не вынесли на свалку. Квартиру подготовили к капитальному ремонту, который еще не начался. Единственное окно, которое я разглядел в темноте, было разбито. Ударил раскат грома, и звук этот звучал совсем иначе, нежели минуту назад. Шум дождя тоже усилился на пару единиц, отдаваясь эхом в пустой, полуразрушенной квартире.
Я обратил Взгляд на Шилу, и она совсем не изменилась под ним – разве что вокруг нее разлилось слабое, едва заметное сияние. Это означало, что либо природа ее нематериальна, либо она вообще представляет собой иллюзию – что угодно, только не физическую реальность. Впрочем, нет, не иллюзию: в этом случае она должна была бы исчезнуть, как
