– Не то, что замыслили… – Она замялась. – Просто напрягает их отношение, их пренебрежение. Вседозволенность – страшная штука, а они ею пресытились. Сейчас ты представляешь из себя человека, пока, у тебя есть право что-то сделать, а что-то нет. Ты волен в поступках. Но если придешь к нам… Понятия «право подчиненного» для них не существует, малыш.
Вздох.
– Если ты станешь одним из нас, ты превратишься в куклу, безвольную марионетку. Тобой будут помыкать и использовать, как посчитают нужным, плевав на твое мнение.
– То есть, я не смогу не выполнить то, что мне говорят? А если приказ будет… Мягко говоря… Преступным?
Она отрицательно покачала головой.
– Не выполнение приказа – смерть. Думай, Хуан, думай. Это рабство, самое настоящее. Полный тотальный контроль и безусловное подчинение старшим. У нас есть свои плюсы, да, независимость от окружающего мира, финансовый достаток, статус… Но каждая из нас в отдельности – рабыня. Ты не найдешь здесь того, что ищешь. Не ходи сюда. Откажись, пока можешь.
Подводя итог разговору, она поднялась:
– Лея задерживается. У тебя есть время. Пока есть. Так что думай.
Вдогонку, вспомнив ее звание, я бросил:
– Ты одна из них? Входишь в их число?
Она обернулась.
– Теоретически. Но практически ничего не решаю.
И ушла, оставив меня в смятении.
Вот оно как. Единая монолитная структура с коллективным управлением. Боевой орден, подконтрольный лично королеве, главе клана Веласкес. Со своими традициями и законами, с беспрецедентным и беспрекословным подчинением младших старшим. Ну, прямо средние века! Младшие в шоколаде по сравнению с «вольняшками», теми, кто остался на улице, в приютах, да и простыми людьми, типа меня. Но сами они – рабы своей системы, винтики в отлаженной машине. А винтик не имеет права думать, он должен лишь крутиться. М-да…
А Катарина? Какая ее выгода? Она неплохо устроилась, входит в этот самый совет офицеров, но при этом независима, пусть и не принимает глобальных решений. Зачем ей мой уход?
Дальше, что могли придумать насчет меня ее… Пусть будет товарки. Та же Мишель? То, что меня не собираются использовать, как хранителя, я изначально подозревал, но каковы эти таинственные планы? Сделать из меня суперагента?
От таких мыслей, от их итогов, я вымученно вздохнул.
На этой мысли я выдохся и с большим удовольствием поднялся, привычным уже жестом закидывая «Жало» за плечо. В зал вошла «Вторая» и поманила за собой. Нас ждали великие дела, имя которым – тренажеры.
Да, сегодня мне дали отдых после вчерашнего приступа – я занимался на тренажерах. Конечно, с классическими занятиями это связано одним лишь названием, даже тут я работал на износ, да еще в скафандре, но все-таки моей жизни ничего не угрожало, никакой мешок не сбивал с высоты, я сам ниоткуда не падал, со всеми вытекающими. Ручаюсь, это неспроста. Наблюдают, как восстанавливаюсь, делают выводы. Нагружать завтра, не нагружать, брать меня, не брать; если брать, как организовывать тренировки, и прочее прочее. А надо сказать, восстанавливаюсь я хорошо. Обычно после приступов мышцы болят и на следующий день, и даже послеследующий, но вчера они вкололи мне какую-то дрянь, и я уже почти ничего не чувствую. Ноющая боль на грани восприятия.
За день я вымотался, впрочем, как обычно. Но сегодня к программе добавились еще и силовые тесты, которых раньше не было. Кстати, так и не понял по мимике тренерского штаба, остались они довольны результатами или нет? В машине, тоже как обычно, чуть не уснул. В себя меня привел вопрос Катарины, когда мы уже выехали на магнитку:
– Ну и что ты решил? Подумал над моими словами?
Я легонько кивнул.
– Да.
– Есть динамика?
– Да. Буду думать дальше.
Она ехидно оскалилась:
– То есть, тебя не пугает перспектива стать безвольной марионеткой.
Я меланхолично пожал плечами. Пугает. Но я уже не тот мальчик, что сидел в ее машине в первый день, меня на такой дешевый развод больше не возьмешь.
– Все мы в этой жизни марионетки, все ходим под кем-то. Вопрос в том, к какой партии ты прибьешься. А я хочу примкнуть к партии победителей.
Такого поворота разговора она не ожидала. Я продолжил:
– Ручаюсь, те, кто сейчас в совете офицеров, когда-то сами были зелеными и юными, и смотрели на ваше бело-розовое здание большими испуганными глазенками. А теперь они вершат судьбы Венеры. Чувствуешь динамику?
Моя собеседница фыркнула. Я победно улыбнулся:
– Да, поначалу будет плохо. Но я хочу стать таким же, «старшим офицером», и стану им. Пускай для этого понадобится пройти через годы бесправия и унижения.
Мы уже подъезжали к дому, когда она наконец выдавила:
– А ты уверен, что это – партия победителей? Как можно быть победителем, поддерживая человека, на которого давят со всех сторон кланы, и которую, если честно, никто ни во что не ставит?
Она искоса глянула на меня, ожидая реакции. Глаза ее ехидно блестели.
– А может, она сама хочет, чтобы кланы так думали? – парировал я. – Как можно быть забитой дурочкой, осознавая, что у тебя под рукой в самом центре столицы не подчиняющийся никому и никому не подотчетный батальон специального назначения, в котором даже новичков готовят на полосах смерти? Три сотни машин для убийства, не обремененных моральными нормами и неподсудных правоохранительной системе? Я, вот, не думаю, что это так.
– Полк, – машинально поправила меня Катарина, не найдя что сказать, и вновь задумалась. – У нас нет батальонов. Взводы, и сразу полк.
– Пусть полк, – согласился я. – Это что-то меняет?
Молчание. Долгое и напряженное, которым я воспользовался, чтобы немного вздремнуть.
– М-да, Шимановский, удивил ты меня! – рассмеялась сеньора майор, когда мы подъехали к дому. –
