Герхард Баумрукер
Скандал
1
Клаус Майнинген прошел через застекленный портал служебного помещения в центре города. Длинные светлые волосы, лицо, обветренное и загоревшее до темно-коричневого цвета, как у завзятого яхтсмена где-нибудь в Каннах; кожаная куртка, свитер с массивным воротом… Кивнув однорукому швейцару, который в свою очередь пожелал ему доброго утра, Клаус оказался в оживленном зале. Два-три человека украдкой взглянули на него. Это не помешало его стремительному движению: не обратив внимания на косые взгляды, Клаус вошел в кабину лифта и нажал кнопку четвертого этажа. Затем ногой раскрыл створки стеклянной двери, на которой красовался фирменный знак — две пересекающиеся сферы — и над ним надпись: «Космо-Тель». В коридоре царила обычная служебная суета.
Клаус здоровался с идущими слева, отвечал на приветствия, не задерживаясь и минуя вереницу выходящих в коридор дверей, украшенных все той же эмблемой. Возле предпоследней двери он остановился. Помимо указанной эмблемы на ней было еще две надписи: «Космо-Тель. Дирекция». И помельче: «Секретариат. Фрл. Ламм».
Клаус постучался и вошел.
— Привет, Леммляйн![1] — сказал он.
Фроляйн Ламм — секретарь шефа — имела вполне серьезную фамилию и такая «ласкательная» форма, пожалуй, мало соответствовала ее облику — это была видная, крупная женщина. Незаменимая помощница директора Кротхофа, она заведовала его приемной и отличалась компетентностью и исполнительностью. Лицо ее нельзя было назвать привлекательным, но за большими роговыми очками сияли прекрасные глаза — темные, глубокие, открыто глядящие на собеседника.
Фроляйн Ламм разговаривала по телефону. Наконец она с недовольной миной положила трубку на аппарат, посмотрела вокруг и заметила стоящего у ее стола Клауса.
— Герр Майнинген! — просияла она. — Прекрасно, значит, вы уже здесь? Хорошо, что пришли.
— Да. — Клаус рассмеялся. — Правда, я предпочел бы ходить где-нибудь под парусом — такое прекрасное лето! Но решение принято, и вот я здесь.
Леммляйн поглядела на него испытующе:
— Решение? Вы о чем-то догадались?
— Как-как? — Он ухмыльнулся. — Да, догадался, вы в чем-то нуждаетесь, и я захватил это «что-то» с собой.
Эффектным жестом он положил на ее стол пакетик вишни в коньяке. Леммляйн его тотчас же вскрыла и бросила конфетку в рот.
— О! — воскликнула она и пододвинула пакетик Клаусу.
Тот покачал головой и засмеялся.
— Перед обедом ни капли алкоголя! Ну как, Леммляйн, есть новости? Впрочем, черт с ними: пошлю всех подальше, разорву контракт с «Космо-Телем» и поеду руководителем группы туристов и фотографом куда-нибудь в Мозамбик. Жить буду в Лоренцо Маркес. Будь на то ваша добрая воля, вы и там не оставите меня своим вниманием. — Он усмехнулся, давая тем самым понять, что не уверен в исполнении своего желания.
Некоторое время в комнате царила тишина. Леммляйн удивленно поглядывала на Клауса и, наконец, чем-то, видимо, довольная, рассмеялась.
Клаус нахмурился.
— Вы смеетесь? Я это дело тщательно обдумал. Вот уже скоро год как я здесь околачиваюсь и жду, когда же, милостью уважаемого шефа, я снова появлюсь перед камерой. Хожу кругами вокруг Кротхофа, потому что он вроде бы мне симпатизирует и ему, видно, все равно, кого из сильных мира сего я оскорбил в своих передачах. Он обещал мне спокойную, безоблачную жизнь. А что я получил? Ничего! Нет уж, сыт по горло!
Леммляйн сочувственно внимала ему. Она достала бумажный носовой платок, вытерла нос и снова засунула платочек за корсаж юбки.
— Вы получили солнечный удар! — констатировала она.
— Заблуждаетесь. Этот пивной бочонок мне уже изрядно надоел. Обещания, обещания — и ничего, кроме обещаний. Интриги… Готов отдать руку на отсечение, что без них не обошлось, когда меня вышвырнули. Телевидение… Помойная яма! Можете мне поверить. Слава Богу, теперь — без меня.
Леммляйн грустно посмотрела на него.
— Вы можете воспользоваться влиянием своего брата Леонгарда, — сказала она.
— Это невозможно. Я уже примерно месяц не видел брата. Да и неловко использовать его имя в своих целях. Впрочем, это к делу не относится. Нет, я завязал. Конец. Еду в Африку.
— А Ева? — спросила Леммляйн.
Ева. Ева Кротхоф была дочерью шефа. Пианистка. Леммляйн могла бы не упоминать об этом капризном созданье, которое, глядя в ноты, бьет по клавишам и ловит в свои сети таких простаков, как Клаус. Похоже, у него ничего не выйдет с Евой Кротхоф.
Клаус пожал плечами.
— Все, что касается Евы, — мое личное дело. К моим служебным делам это не имеет отношения.
Он снова улыбнулся, и Леммляйн почувствовала легкий укол в сердце.
— Ага, — сказала Леммляйн. И еще раз: — Ага.
Клаус прервал дискуссию:
— Итак, как наши дела? Могу я поговорить с шефом?
Леммляйн взглянула на него, вздохнула и снова превратилась в исполнительную, до предела занятую, ревностно относящуюся к своему служебному долгу секретаршу.
— Даже должны, герр Майнинген. Шеф ищет вас, именно вас, уже давно. Я тоже пробовала вас отыскать. Сейчас доложу, что вы здесь.
Она поднесла телефонную трубку к уху и нажала на кнопку.
— Минуточку, — вмешался Клаус, — а в чем дело?
Леммляйн жестом предложила ему помолчать.
— На наше счастье, он пришел сам, — сказала она в трубку. И после паузы: — Конечно!
Леммляйн поднялась со стула и одернула свитер. Теперь она была более привлекательна и знала об этом.
— Что стряслось? — спрашивал Клаус. — Что он от меня хочет?
— Это вы сейчас узнаете, герр Майнинген. — Леммляйн сняла очки и подарила Клаусу многообещающий взгляд, который, однако, остался без ответа. — И прежде чем что-то произнести, хорошенько обдумайте каждую фразу.
Она открыла обитые дерматином двойные двери в кабинет шефа.
— Герр Кротхоф просит вас зайти.
Сотрудники фирмы за глаза называли патрона «старцем». Он был плотным, габаритами напоминающим быка и упрямым, как бык, человеком, с совершенно голой головой и
