— Не сомневайтесь. Вы выполните то, что я вам предлагаю, — прорычал Кротхоф в обычной своей манере. — Если все получится, как задумано, вы наделаете много шуму. Не смотрите на меня так: я заранее знаю все, что вы скажете. К своим прежним определениям характера вашего брата вы теперь можете прибавить еще одно: с позавчерашнего дня вы уже не брат значительного лица, вы — брат мученика.
Прошло несколько секунд, пока Клаус понял:
— Я…
Он остолбенел.
— Вот именно. Вы брат мученика, Майнинген. Мученика и борца за правое дело — это обычно сочетается. И это даже лучше, что вы брат мученика, а сами им не являетесь, потому что мученик мертв, в то время как его брат выступает на телевидении, и все симпатии публики достанутся ему одному. Понятно?
Клаус, ошеломленный, молчал.
— В самом деле? — спросил он наконец. — Вы так считаете?
— Майнинген, телезрители помнят события, которые произошли совсем недавно. То, что им предшествовало, люди часто забывают, а то и вовсе не замечают. Истории, связанные с гибелью людей вроде вашего брата, вообще не забываются.
— Кто кому будет втирать очки?
— Что это за вопрос? — Кротхоф начинал злиться.
— Ничего. Так, глупость. Я нервничал, когда шел сюда. — Он глубоко вздохнул и засмеялся. — Еще сегодня утром я подумал: все складывается в мою пользу. Вы предлагаете безумную идею. Но теперь… — У него было такое ощущение, словно он натощак хватил стакан водки. — Теперь я снова смеюсь. И над этой идеей тоже.
— Не смейтесь так громко. Боже вас упаси выйти из роли.
— Надо же придумать такое! Я — брат мученика, борца за идею… Господи Боже мой! — Он задыхался от смеха, но не мог остановиться: — Брат мученика! Это невероятно. Бедный Леонгард! Жалко, что он никогда об этом не узнает. Был бы просто взрыв, извержение вулкана. Как это пришло вам в голову?
Кротхоф улыбнулся:
— Идея лежала на поверхности. Я хорошо все продумал.
— Брат мученика… — Клаус покрутил головой. — Если я это повторю несколько раз, то и сам, пожалуй, в это поверю.
Кротхоф помрачнел. На лбу залегла глубокая складка.
— Мне хотелось бы, чтобы в это поверили все, — сказал Кротхоф проникновенно.
Что-то в голосе шефа заставило Клауса прислушаться к его словам повнимательнее. Он пристально глядел на Кротхофа — миролюбиво и одновременно настороженно.
Шеф. Вот он сидит и интерпретирует события. В этот момент Клаус подумал, что ему не хватает такой вот трезвости взгляда. Он испытывал злорадное чувство, но понимал, что задним числом сводить счеты с Леонгардом не следует.
— А не думаете ли вы, что ваш план не очень-то согласуется с требованиями морали?
— Мне кажется, это не имеет отношения к морали именно потому, что вы в своем теле-шоу можете свободно варьировать этот план.
— Конечно.
— Ну, с Богом. Будем действовать вместе.
Перед тем как покинуть бюро, Клаус вдруг задумался: ему показалось странным, что на этот раз ни слова не было сказано о Еве. Но одновременно он испытал некоторое облегчение. Хорошо, что у Кротхофа хватило ума не объединять деловые соображения с вопросом о Еве.
13
Когда раздался звонок телефона, Клауса не было дома. Спустя некоторое время позвонили еще раз (хоть ты палец себе вывихни, набирая номер, — меня не застанешь).
После беседы с Кротхофом Клаус все же поехал домой. Его черный костюм просто невыносим. В нем он походил на кого угодно, только не на ведущего веселой, развлекательной передачи. Пусть он брат мученика, но самому быть мучеником ему не хотелось.
Он собрался поехать куда-нибудь с Ингрид, куда-нибудь, где не сеет дождь, где можно появиться, не стесняя себя официальным видом, где была бы праздничная и непринужденная обстановка.
Снова звонок — на этот раз в дверь.
— Клаус! — донесся до него хорошо знакомый голос. — Открой!
Прощай, вечер отдыха! Клаус отпер дверь.
— Ну, так и есть, — сказал Берт Аккерман, — я был уверен, что ты дома.
— Ах, это ты, — отозвался Клаус.
— Извини меня, Клаус. Вчера вечером я наговорил тебе лишнего. Я не подозревал, что твой брат… Я принадлежу к той категории журналистов, которые не читают газет.
— Хорошо, хорошо…
— Так ты меня впустишь?
— Не знаю. Собственно, я собрался уходить.
— Я ненадолго, — Берт отодвинул Клауса плечом и вошел.
Клаус, вздохнув, закрыл за ним дверь.
— Ну, ладно. Могу тебе предложить рюмку водки.
Они прошли в комнаты.
— Ничего не имею против.
Клаус наполнил до краев две рюмки.
— За мои успехи, — сказал он.
— И за мои тоже.
Каждый сделал по глотку.
— Меня радует, что твои привычки не изменились.
— Сядь куда-нибудь. — Клаус сел на диван. — Так что тебе от меня нужно?
— Я пришел тебе сообщить, что скоро приду еще раз.
— Так-так… — Клаус наморщил лоб. — Буду рад тебя видеть.
Берт кивнул. Он забрался на спинку кресла, так что его длинные ноги больше не елозили по полу. Он пристально глядел на Клауса сквозь толстые стекла очков. Внешне он казался совершенно равнодушным ко всему. Но это было не так.
— Поздравляю, — сказал он, искоса поглядев на Клауса.
— Ты о чем?
— Об Ингрид.
Клаус улыбнулся, встал с места, поднес рюмку ко рту и осушил ее одним глотком, снова наполнил ее и сел на прежнее место.
— Ты одержал победу, которой грех не позавидовать, — проговорил Берт.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ингрид очень за тебя переживает.
— Ага.
