славное развлечение. Тут же суетились несколько облезлых тощих псов. Огромный полуголый детина остановился в шаге от пленника и принялся водить заржавленной зазубренной саблей перед горлом зингарца, несомненно получая удовольствие от этого занятия.
— Ты слишком много говорил, митрианец! — радостно сообщил он.— Так много, что мы решили освободить твою шею от болтливой головы.
Он смерил пленника насмешливым взглядом и зачем-то попробовал пальцем тупое, как доска, лезвие.
— Нет, Балаш! Погоди! — вскричал его рыжебородый приятель.— Неверный ведь искренне верит в своего ложного бога! Он так рьяно отвращал нас от откровений всеблагого Тарима, что не должен принять столь постыдную смерть.
— Верно говоришь, Хаман! — вскричал третий из пятерки суетившихся возле пленника заводил.— С нами он был терпелив, как покойник! Он скоро и станет им, но только не от твоей ржавой железки, Балаш! Лишь пламя костра способно очистить от скверны постыдного учения Митры его заблудшую душу, а затем вознести ее к огненным чертогам Эрлика!
— А я предлагаю способ лучше! — закричал четвертый.— По частям ли, целиком ли сожженный на костре, он все одно предстанет перед создателем, так и не раскаявшись. Победа-то останется за ним, ведь при жизни он не признался в своих заблуждениях! Зато повисев на колу денька два и дождавшись, когда пламя проникнет в него изнутри, он все поймет. Вместе с колом войдет в беднягу и свет истины. И вот тогда настанет пора кому-то из вас позаботиться о душе заблудшего! — Торжествующим взглядом он окинул своих приятелей.
— На словах-то у тебя хорошо получается, Кобад,— мрачно усмехнулся Балаш.— А вспомни-ка, что случилось два года назад с беднягой-шемитом. Ты тогда тоже кричал, что кончик кола высунется из его лживого языка, а на деле что вышло?! Твой умелец угодил ему острием прямо в горло! — Он широко открыл рот, усеянный гнилыми зубами, и ткнул в него грязным пальцем.— И неверный задохнулся! То есть принял во всех отношениях позорную смерть! Нет уж! — закричал полуголый.— Моя сабелька хоть и не слишком востра, но дело свое сделает!
— Видели! — усмехнулся Кобад.— Сколько ты три года назад пилил ею бедного аквилонца? То-то и оно! Всю площадь кровью залил!
— Я протестую! — заголосил Балаш.— Он страдал полнокровием! Больше такое не повторится!
— Хватит спорить, братья,— вмешался в разговор Хаман, о котором все, казалось, забыли.— Вы сами видите, что сейчас ни один из ваших способов не подходит, а значит, очистительного пламени ему все равно не избежать. Вы ведь сами видите,— повторил он,— что у моего способа нет недостатков, присущих любому из ваших.
— Зато у него своих невпроворот! — в один голос огрызнулись спорщики.— Вспомни-ка лучше немедийца, которому внезапно начавшийся ливень не дал догореть. Как жалобно он стонал под окнами правоверных! — добавил Балаш.
Он хотел сказать еще что-то, да так и замер с раскрытым ртом, глядя на противоположный край площади. Его противники загалдели, досадуя на столь вопиющее неуважение к себе, когда неожиданно прозвучавший тихий голос заставил их заткнуться и посмотреть туда, куда уже пялилась вся деревня.
— Это Гули! — в ужасе прошептал кто-то.— Сейчас она сожрет всех.
Север не знал, услышала ли его подруга эти слова, но на губах Сони заиграла брезгливая усмешка. Она остановила коня и окинула пятерых заводил презрительным взглядом, а на остальных просто не обратила никакого внимания. Устремившиеся к ней псы заходились истошным лаем, но нападать не решались.
— Какая еще Гули, идиоты! — завопил Кобад.— Просто бесстыжая рыжая девка! На кол ее вместе со жрецом! На два кола! — поправил он себя.
— Вот видишь, Кобад! — не меньше его обрадовался Хаман.— У нас ведь всего один кол. Зато мой способ… На одном костре можно одинаково успешно поджарить обоих!
— Головы бы им посрезать…— мечтательно протянул Балаш.— Чтоб не болтали лишнего.
— Да рыжая еще и вякнуть не успела! — заорал Кобад.— Ей-то чего голову усекать, придурок?!
Окончательно потеряв терпение, он развернулся и залепил полуголому в ухо. Тот взревел и занес над Кобадом ржавую сабельку, пообещав при этом, что на сей раз много крови не ожидается, да так и замер с занесенной для удара рукой: он увидел Севера.
— Эгей, братья! — бодро вскричал он.— Вот и третий! Конец спорам-то.
Однако что-то явно складывалось не так. Он увидел, как, не обращая на него ни малейшего внимания, облаченный в одну набедренную повязку незнакомец усаживает на коня зингарца, которого они только что безуспешно делили, и трогается в путь. В следующий миг он сообразил, что ни сожжения, ни отсечения головы, не говоря уж о посадке на кол, в обозримом будущем не предвидится. Когда эта простая мысль достучалась до его сознания, он издал зычный рев и бросился на похитителя. Откуда в руке у того вдруг взялся меч, Балаш так и не понял. Не успел он и глазом моргнуть, как его собственная сабля упала в песок вместе с отсеченной кистью руки, которая мертвыми пальцами продолжала держаться за рукоять. Кровь брызнула из культи, и полуголый взревел, как дикий зверь, левой рукой зажав рану.
Его дружки бросились было на обидчика, но тот взмахнул окровавленным клинком, и они благоразумно остановились.
— Гнаться за мной не советую — убью! — пообещал незнакомец таким тоном, что все поняли: он так и сделает.
Сам же воин, ударив коня, умчался прочь.
Соня не торопясь развернула скакуна, давая Северу время скрыться.
— Что же вы стоите, братья? — закричал Хаман.— Эти люди изувечили Балаша! Смерть им!
Он, Кобад и еще двое стоявших с ними в центре площади вскочили на коней, в то время как остальная толпа, до тех пор безучастно следившая за приготовлениями к казни, теперь столь же равнодушно наблюдала за начинавшейся погоней. Единственный раз, когда Север отрубил руку Балашу, молчание толпы нарушила какая-то женщина. Правда, за свою несдержанность она тут же получила от мужа оплеуху и покорно умолкла.
Рыжеволосая воительница насторожилась. Она поняла, что, несмотря на всю нелепость происходящего, эти четверо настроены весьма решительно. Не то чтобы она испугалась, но и не принимать во внимание четырех рослых мужчин тоже не могла.
В руках у всех четверых появились луки, а это значило, что бегством можно пытаться спастись, только если не боишься получить стрелу в спину. Незаметным движением она достала пару метательных ножей, все еще надеясь, что удастся уйти без боя.
— Остановитесь! — Она предостерегающе протянула к ним руку со спрятанным в ладони клинком.— Иначе, во славу Огненного Цветка, мне придется отобрать ваши жизни!
— Братья! — взревел изувеченный Балаш.— Она говорит, а значит, она не Гули! Ее плоть уязвима, а в жилах течет кровь! Так проверьте же, так ли она красна, как ее бесстыже распущенные волосы!
Соня искренне надеялась, что разум возьмет верх над жаждой крови, но случилось обратное. Псы совершенно остервенели и, заливаясь яростным лаем, подходили все ближе. Двое подручных Кобада и Хамана, ударив коней пятками, ринулись было к девушке, которая как-то странно взмахнула руками. Раздался свист, и два бездыханных тела, вылетев из седел,
