– Спасибо, шут. Но, может быть, тебе открыто и самое сокровенное? Долог ли мой век?
– Вопрос жестокий, государыня. Шут обречен говорить правду. Правда такова: твой век короток.
Марина Юрьевна отдернула руку, но спохватилась и погладила шута по груди.
– Погадай и мне! – сказал вдруг казак-боярин Заруцкий.
Шут взял его за руку.
– Все через край и ничего до конца, – сказал он. – Будешь ли счастлив? Будешь. Будут ли тебя любить? Будут. Исполнится ли твое потаенное желание? Исполнится. Но не до конца. Ты хочешь знать, что тебя ждет?
– Да, – сказал Заруцкий, весело поглядывая на сидящих за столом.
– Ты умрешь страдая.
– Чтоб казак да умер покойно?! Спасибо, шут. Я доволен твоим гаданием.
Шут пошел вдоль стола и взял протянутую руку Рожинского.
– Князь, тебе надо поберечься. Твоя болезнь у тебя за плечами.
– Ты хочешь напугать нас?
– Не хочу и не желаю этого. Моя жизнь в ваших сильных руках. Я мог бы не гадать, но мне приказано, и я исполняю приказание моих господ. Твоя рука мне говорит, князь, что ты умрешь.
Опустил вялую руку Рожинского и сам взял дрожащую от напряжения руку Сапеги.
– Какая сила и ясность! Какая воля! Этой воле будут покорны многие тысячи.
– Буду ли я в Москве?
– Будешь, ясновельможный пан. Но ты не будешь у себя дома. Ты тоже умрешь.
– Довольно! – Сапега оттолкнул шута.
Шут, согнувшись в поклоне, спиной отступал к своему столу.
– А мне ты не погадаешь? – изумился Вор.
Шут поклонился, приблизился к государю, взял его руку.
– Я жду твоих вопросов, повелитель.
– Начнем с конца. Долог ли мой век?
– Увы, повелитель. Ты умрешь.
Вор расхохотался.
– Ты воистину шут! Ведь он всем сказал сущую правду, мы – умрем. Погадай Станиславу.
– Нет! – чуть ли не крикнул юный Мнишек, сжимая руки в кулаки.
– Дурак, ты и вправду нас напугал. Пошел прочь, скотина! – И царь двинул шуту кулаком по горбу.
– Каррр! Ка-а-ар! – Шут, не опуская рук, отпрыгнул по-птичьи в сторону. Он был копия ворона.
За столом воцарилось молчание.
Совет прошел, как бывает у поляков да казаков. С криками, с выстрелами в воздух, с полыхающей, как молнии, ненавистью и со всеобщим обожанием самих себя и всего польского да казацкого в себе.
К Сигизмунду назначили посольство. На вопрос о жалованье ответ держали бояре Вора Григорий Петрович Шаховской, Михаил Глебович Салтыков да Федор Андронов.
Бояре могли сообщить одно: денег нет, деньги изыскивают, и когда деньги будут, то и заплачено солдатам будет сполна. Совет выбрал от себя Сапегу и Зборовского и наказал им объявить Дмитрию Иоанновичу следующее: если денег не сыщет, то не сыщет и войска. От сего дня 7 февраля 1609 года пусть считает три недели. Через три недели, день в день, войско уйдет.
Получив ультиматум, Вор даже пальцем не пошевелил, чтобы что-то поправить в делах. Он успокоился, хорошо ел, приласкал забытого Рукина, подарил ему енотовую шубу, а Кошелеву волчий тулуп.
Восьмого февраля Вор никого к себе не пускал, читал Талмуд и наугад Пятикнижие.
«И возьми к себе Аарона, брата твоего, – читал он, печально взглядывая в пространство, – и сынов его с ним, от среды сынов Израилевых, чтоб он был священником Мне, Аарона и Надава, Авиуда, Елеазара и Ифамара, сынов Аароновых. И сделай священные одежды Аарону, брату твоему, для славы и благолепия…»
И еще читал: «Если в земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе во владение, найден будет убитый, лежащий на поле, и неизвестно, кто убил его: то пусть выйдут старейшины твои и судьи твои и измерят расстояние до городов, которые вокруг убитого; и старейшины города того, который будет ближайший к убитому, пусть возьмут телицу, на которой не работали и которая не носила ярма. И пусть старейшины того города отведут сию телицу в дикую долину, которая не разработана и не засеяна, и заколют там телицу в долине…»
И сказал себе Вор:
– Ну, чего ты еще не видел и чего не познал, будучи в царях? Разве не служили тебе, не целовали тебе руку князья и воеводы и даже цари? – Тут он вспомнил касимовского хана. – Разве не спишь ты с помазанницей – царицей? Чем тебя можно удивить, чем побаловать? К тому же старое вино кончилось и лососи кончились… И разве не вкуснее всего свежий хлеб?
Вдруг сильно застучали в двери, и он быстро спрятал Талмуд. Приехали из лагеря Рожинского.
– Гетман тяжело ранен! Пуля сломала ему два ребра и задела внутренности.
– Но он жив?
– Жив!
– Он будет жить?
– На то воля Божия. Рана большая, князь потерял много крови.
Вор послал к гетману своего врача, а к себе кликнул Кошелева.
– Ну что, шут? Одно твое предсказание сбылось.
Шут тотчас кинулся к порогу, насыпал в уголок песку и пописал в песок.
– Что это значит, шут?
– Я хочу быть кошкой.
– Нет, шут! Ты мне нужен в человеческом обличье. Я напуган, шут. Рожинский мне много досаждал, но без него как бы совсем не прибили. Что мне делать, посоветуй.
Шут засмеялся, погрозил Вору пальцем.
– Ты же сам знаешь, что задумал.
– Задумать просто. Получится ли задуманное?
– Нам, грешным, и ветер-то встречный.
В Тушине властвовал Сапега. Его люди ворошили документы, дознаваясь, куда подевались собранные с городов деньги. Вор стал тих и неприметен. Он шушукался с одним только Рукиным, за стол садился с шутом.
Марина Юрьевна, вдруг всеми забытая, устремилась надеждами к отцу. Она написала ему трогательное, покаянное письмо:
«Я нахожусь в печали, как по причине Вашего отъезда, так и потому, что простилась с Вами не так, как хотелось. Я надеялась услышать из уст Ваших благословение, но, видно, я того недостойна. Слезно и умиленно прошу Вас, если я когда-нибудь, по неосторожности, по глупости, по молодости или по горячности, оскорбила Вас, простите меня и пошлите дочери вашей благословение… Я обещаю Вам исполнить все, что Вы мне поручили, и вести себя так, как Вы мне повелели».
– Боже мой! – жаловалась Марина Юрьевна Барбаре Казановской. – Для кого-то, для
